Ной, как и все члены комитета, поднялся и ответил твердо:
– Хорунжий, Аленин-Лебедь, Ной Васильев, Енисейского войска Минусинского казачьего округа.
– Очень приятно. Бывал в ваших краях. – Ленин пригласил комитетчиков сесть и себе взял стул, подвинулся поближе.
– Товарищ военком, вы передали благодарность Совнаркома сводному Сибирскому полку за добросовестную службу?
– Передал, товарищ Ленин.
– Очень хорошо. – Ленин взглянул на рыжебородого Ноя: – Надо довести благодарность до каждого казака и солдата.
Ной моментом поднялся:
– Будет исполнено, товарищ председатель Совнаркома. Да только не достойны мы благодарности, как не удержали полк. Окончательно расшатали серые, то есть эсеры.
– Это нам известно, – ответил Ленин и спросил: – Есть ли у полкового комитета вопросы к Совнаркому республики?
Члены комитета, понятно, как в рот воды набрали.
Отдулся председатель:
– Один был вопрос – демобилизация. Разрешили только что с военным комиссаром. Других вопросов не имеем.
– Так-таки никаких вопросов? – прищурился Ленин и чуть наклонился в сторону председателя. – Ну, а как вы разъедетесь? У вас же сводный полк. Ехать всем не в одно место.
– Само собой. Всяк в свой край поедет.
Ленин обратился к военному комиссару:
– Надо, товарищ Подвойский, организовать отъезд казаков и солдат. Сейчас тяжелое положение на транспорте. Есть еще имущество полка, вооружение, кроме личного оружия. Сколько потребуется времени, чтобы полностью демобилизовать полк?
Подвойский доложил:
– За пять дней управимся.
Ленин спросил у Сазонова:
– Давно на фронте, Михаил Власович?
Сазонов подскочил, будто ему пружина ударила из сиденья мягкого стула.
– Как с мобилизации, значит, с августа 1914 года.
– Из какого войска?
– Енисейского, как вот наш председатель. Станицы Атамановой.
– А! Большая станица?
– Как жа – раз Атаманова. Допреж в станице проживал сам атаман. Теперь не живет. Да и атамана нету. Так, барахло.
– Барахло? – насторожился Ленин. – В каком смысле барахло, Михаил Власович?
Сазонов оглянулся на Ноя и не знал, что ему делать. Эко проговорился! И ведь никто за язык не тащил – сам брякнул. И со стороны председателя комитета – никакой подсказки.
– Так кто же у вас теперь атаманом? – допытывался Ленин.
– Да вот прописывали мне: объявился атаман от серой партии, сотник, и по фамилии Сотников. Дык я иво хорошо знаю: на позиции ишшо в пятнадцатом году вилял и так и эдак, покель в тыл не умелся, как по нездоровью. А здоровый! Хитрость все. А при Временном там, в Красноярске, атаманом войска стал. Теперь замутил воду и казаков втянул в мятеж – не признали новую власть. Как и што там произойдет в дальнейшем – того сказать не могу. Вот и сказал: барахло, не атаман.
Ленин оживился:
– Совершенно верно, Михаил Власович: барахло. К сожалению, такого барахла, как названный вами сотник, всплывает сейчас немало, и сами казаки должны тщательно присматриваться ко всем самозванным атаманам. Время очень тревожное.
– Куды тревожнее! – кивнул Сазонов. Повеселел старший урядник, как будто гора с плеч свалилась. Ленин-то экий уважительный, а? И по имени-отчеству называет, и разговаривает запросто, а не как генерал или тот Дальчевский со злым сверканием в глазах. Ведь чего только говорили серые про Ленина!
Ленин спросил у Павлова: «Давно ли на фронте, Яков Георгиевич?»
– С шестнадцатого, как имел освобождение по многодетности. Проживал в станице Масловка под Оренбургом.
– Богатая станица?
– Была богатая. В 905 году кыргызы пожгли, и с той поры так и не поднялись. За што? Дак известно – за землю. За сенокосы, то исть. Река у нас Масловка. Как весной разливается – на поймах трава богатющая. Дак эта самая Масловка с поймами, как вроде к нашей станице отходит, а вроде не к нашей – к кыргызскому аулу. В точности столбами граница не обозначена. Ну, как почалась заваруха в 905 году по всей Расее, налетели кыргызы на станицу с кольями, ружьями, как саранча, стребили много казаков, детишек, стариков и дома пожгли – пожарище такое было, ужас вспомнить. Вот и захирела станица.
– Понимаю, понимаю, – кивнул Ленин и спросил у Крыслова:
– А вы давно на фронте, Иван Тимофеевич?
«Ишь, всех упомнил», – отметил про себя Ной.
– С объявления войны мобилизован. При лазарете долго лежал в Пскове опосля тяжелого ранения. Вот и толкнули потом в этот сводный полк.
– А вам хотелось бы вернуться в свой, кавалерийский?
– Не было свово – начисто стребили мадьяры. Ни штаба не осталось, ни полковника. Эскадрона не набрали из тех, какие живыми выскочили. Сам я под шрапнельный снаряд попал. В трех местах продырявило, окромя двух ранений, какие поимел ишшо в четырнадцатом зимою. По этой причине вот.