– Приятного аппетита! – сказал официант, ставя на стол салат с крабами, и мне срочно пришлось унять юношеские фантазии.
– Ты сегодня не в себе, дорогой! – Инга отобрала у меня солонку, которую я, сам того не замечая, крутил в руках.
Я самоотверженно справился с юношескими фантазиями и сразу стал «в себе». Для начала выдал бессмертный текст про Вовочкин пальчик, который уже не пальчик, Марья Ивановна…
– Растешь, – сказала Инга. – Правда, этот анекдот мальчишки мне рассказывали еще в детском саду.
– Видно, меня так загипнотизировали, – парировал я. – Вашему гипнотизеру, наверное, лет восемьдесят… А ты была столь соблазнительна уже в детском саду?
Инга пожала плечами, хмыкнула и выложила мне текст про Мальвину, где та советует папе Карло, что бы он, если хочет стать дедушкой, поменял у Буратино местами нос и это самое.
Я добросовестно отсмеялся, и мы принялись поедать салат с крабами.
– День был удачный? – спросила Инга.
– Вполне, – сказал я. – Но до конца дела еще далеко.
Она вернулась к общению с салатом, хотя было видно, что любопытство одолевает ее куда больше, чем меня – юношеские фантазии.
Я оценил такую удивительную сдержанность, но в нашей с боссом паре приоритет выдавать посторонним розыскную информацию принадлежит вовсе не мне. И не развяжут мой язык ни карие блестящие глаза, ни распущенные по плечам волосы…
– А ты чем занималась у твоего Пал Ваныча?
– Охмуряла очередного клиента. Пыталась всучить томограф, который ему не нужен.
– И как?
– Успешно. Выгодная сделка заключена. Фирма получит немалую прибыль, а я – премию.
– Рад за тебя, дорогая! А нельзя ли, чтобы из этой прибыли кое-что перепало мне? Завтра придется заниматься слежкой и не мешало бы иметь одежду другого толка.
Инга отложила вилку и достала из сумочки несколько бумажек. Протянула мне:
– Не забудь взять в магазинах чеки для отчета. Отдашь при следующей встрече. А сегодняшний ужин оплачу я. Надо же на что-то тратить премию.
В Нью-Йорке бы подобное предложение ни в жизнь не прошло, но тут я вынужден был согласиться. Лишь сказал, чтобы сохранить лицо:
– Оказывается, я забыл дома кредитную карточку. Сочтемся, когда заглянешь в Штаты.
– Сочтемся… Не пора ли нам выпить?
– Пора.
И мы выпили.
Потом я выдал свежий американский текст про Монику и Билла, а она ответила историей про Петьку, Анку и Василия Ивановича. Поскольку это трио было старше нашей пары на три четверти века, я уважительно коснулся коленом Ингиного бедра. Бедро было горячее и упругое. У меня тут же появилось свое горячее и упругое, но время для таких аргументов еще не наступило.
Мы выпили еще, и я признался, что местные вина не так уж и плохи. А женщины – и вообще мечта!..
– Ты успел узнать многих женщин? За день?
– Успел. Правда, не столь близко, как мне хотелось бы узнать одну из них.
Теперь Ингино колено коснулось моего бедра.
Воодушевленный этой маленькой победой, я выдал еще один текст про Билла и Монику (на Билла, доживающего отпущенный ему век на фамильном ранчо в Арканзасе, наверное, в этот момент напала такая икота, что он подумал, будто за ним наконец пришла смерть). Инга тут же ответила анекдотом про их последнего президента и певичку Люлю.
Когда я, наконец, отхохотался и вытер слезы, официант притащил пельмени.
Я тут же вспомнил родных пенсильванских цыплят с трюфелями и брокколи, но пельмени – национальное русское блюдо, и не отведать их значило нарваться на международный скандал. Впрочем, хуже цыплят они оказались совсем ненамного.
Мы выпили еще, но, помня о завтрашнем дне, я уже принялся соблюдать меру, делая один глоток там, где в другое время сделал бы пять. Зато наши колени касались друг друга едва ли не с частотой дыхания, и каждый раз между ними будто искра пробегала.