Как я выгляжу. Нормально я выгляжу.
Тут, я думаю, уместно уже дать портрет главной героини, а то все конь да конь.
Хмурые нещипаные брови, косая морщина возле левой. Три намечающихся горизонтальных морщины на лбу. Слишком длинная челка, забрасываемая за правое ухо; эффект непричесанных волос присутствует почти всегда; стрижки, укладки и аптекарские резинки не спасают. Глаза — как у лошади из песни про «кони шли на дно и ржали, ржали». Это не от тяжелой жизни, они у меня и в три месяца от роду были такие. Под глазами круги. Утром под правым глазом небольшой мешок: сплю на правом боку, отекает. Фигуры не видно из-за свитера, поэтому все считают, что я худенькая. А там три лишних килограмма. Уголки рта опущены. На лице выражение мировой скорби. По-моему, достаточно, уже хочется замазать это изображение белой краской или поставить фейс-контроль: с такими рожами в литературу не входить.
Совет
Меня легко воспитывать. Я к этому располагаю. У меня всегда что-то случается — и я сама виновата. Поэтому и мама, и подруги, и школьные учителя, и воспитательница в детсаду, и муж, и его родители, и даже ЖЖ-френды, хотя я и не веду ЖЖ, только так, вякну иногда, как меня достали все сантехники и электрики — все они, видя меня или слыша, испытывают непреодолимое желание дать мне Совет.
Советы начинаются со слов «тебе просто надо» или «вам просто нужно». Я стараюсь не жаловаться, никого ни о чем не спрашивать, но как же трудно принимать решения в одиночку.
И вот я советуюсь.
И вот я слышу:
— А что муж?
— А почему тебе сын розетку не починит, он же уже большой?
— Тебе просто давно уже надо было развестись.
— Вам просто нужно больше времени проводить с детьми, Катя.
— Ты бы просто выпорола его один раз как следует, и все.
— Тебе надо отдать Машу на музыку.
— Вам надо бы на пару недель лечь на обследование.
— Тебе просто надо взять няню.
— Она у тебя не стерилизованная?
— Тебе надо пойти с ним к психологу.
— Тебе надо попить общеукрепляющего.
— Вам просто надо куда-нибудь съездить вдвоем.
— Надо просто за собой следить, ты какая-то неухоженная.
— Вам все-таки стоило бы почаще заглядывать в дневник.
— Хочешь, дам телефон остеопата?
— Так а ты ее по морде тапками!
— Ты просто каждый день трать по двадцать минут на уборку, и у тебя всегда будет чисто.
— Не обращай внимания, и не надо плакать
— Вам надо показать ее эндокринологу.
— Жалобу на них напиши!
— Тебе надо научиться говорить «нет».
— Почему ты до сих пор его не выставила?
— Тебе надо хотя бы на месяц поехать к морю.
— Ну так возьми кредит!
— Читайте на каникулах!
— Построже спрашивать!
— Почаще заниматься!
— Повторить все времена!
— Любить, просто любить!
— Причащайте почаще, и все наладится.
— В отпуск!
— Прям по носу свернутой газетой!
— И подать на алименты!
— Немедленно увольняйся!
— Курс общей дрессировки!
— Да пошли всех в зад!
Наш диагноз не болит
Вчера позвонила Танька Коровина. Я боюсь, сказала она. Я ходила в маммологический диспансер, и они отправили меня на Каширку.
Я помню маммологический диспансер. Я сама туда прибежала в прошлом месяце, сама не своя от страха, заплатила денег, чтобы сказали побыстрее, что со мной, и когда пискнула — «Ай, больно!» — меня утешили страшновато: «Ну и хорошо, что больно. Наши диагнозы — не болят».
В коридорах сидели женщины, похожие на тени, встреченные Одиссеем в Аиде. Напряженные, подобранные от страха. Страх ползал по коридорам. Когда они вставали на крик врача «Федорова, зайдите! Евстигнеева следующая!» — торопливо подбирали сумки, выходили из кабинета, застегивая верхние пуговки, сжимая в руках рентгеновские снимки, страх плескался вокруг них, как юбки на ветру.
— Они ее уже в пятый кабинет гоняют, — плакала внизу у туалета женщина, сжимая в короткопалой руке мобильный. — Она уже серая вся, ничего не соображает. Ну мы держимся, а что делать. Плохо! А что ты думала?
Я вышла оттуда, освобожденная и счастливая, с крохотным диагнозом «диффузная мастопатия», который ничему не мешал, с рекомендацией пить травки и витаминки, я вышла под серое небо сопливой московской осени, перепрыгнула через лужу и медленно, плавно взлетела. И двинулась к Таганской площади, над троллейбусными проводами, над скачущими белыми огоньками игрового центра, над салонами продажи мобильных телефонов. С моей души с грохотом скатился камень, шлепнулся в лужу в Гончарном переулке и остался там лежать. Никем не замеченная, я пролетела в тумане до метро, приземлилась и сошла в переход.
Теперь мне в трубку сопела Коровина. Ее диагноз пока не болел. Пока что ей нужны были деньги, и она просила в долг. Я пообещала, что дам сколько смогу просто так и повесила трубку.
— Саня, — сказала я, — ты переживешь месяц без новых джинсов?