— Ты гораздо талантливее всяких толиков, — убеждал он меня, — только ты занимаешься не своим делом.
— Своим «Делом».
— Нет, твое «Дело» — это не твое дело.
— А какое мое дело?
— Ну мать, это ты сама должна решить.
А потом все в той же подборке журналов он нашел пару своих статей… пару моих статей… и мы сидели до вечера и думали, что когда-то были веселыми и талантливыми, писали вдвоем смешные и нахальные материалы, и тогда еще у нас была возможность писать и печатать то, что хотелось, а теперь печатать негде и писать не хочется… Надо что-то новое придумать, твердили мы друг другу. Надо взять и придумать что-то новое.
Все было почти хорошо, мы почти привыкли друг к другу заново, у нас стало получаться разговаривать, оставляя за скобками всю предысторию, все прежние обиды и счеты («Ты никогда меня не понимала» — «Ты не хочешь брать на себя ответственность за детей, ты перекладываешь на меня ответственность за наши отношения…»). Все почти наладилось, но тут газета послала его в Сочи освещать какие-то подробности президентского отпуска. Ему не хотелось ехать, утром в день его отъезда у меня была редколлегия («Тебя волнует только твоя работа. Но я давно уже привык к тому, что семьи у меня, по большому счету, нет») — на редколлегии я сидела в темных очках, чтобы не блистать горючими слезами.
Потом он звонил из Сочи — лежу на пляже, солнышко мое, мне без тебя грустно… Я пыталась писать, но не выходило, я писала первое предложение, и стирала его, и писала опять, и потом забралась в сеть и до четырех утра бессмысленно бродила от сайта к сайту — новости, газета «Дошкольное образование», flylady.net для домохозяек, желающих все успевать, тест «есть ли у вас депрессия» — есть, «умеренная», лето же, френд-лента, архив Русского Журнала, занимательная математика, ресурсы для подростков, форум о кошках (вопрос о воспалении уха), форум о цветоводстве (почему мельчает и сохнет гортензия), форум о религии, где я ничего не пишу с тех пор, как мне дружно объяснили, что я вредна для общества… тоска… тоска… В четыре часа небо за окнами посветлело, и я легла спать.
Лето уходит, тоска сгущается. Сил нет, скоро зима, чем я встречу ее, как переживу — к зиме нужны запасы внутреннего тепла, а у меня ничего не накоплено, я мерзну уже сейчас, когда тепло и уютно. Что же я стану делать, когда и в четыре, и в пять, и в девять будет холодно и темно.
Одиночки в большом городе
А вот уже американская проза: «Пока мои подруги писали в онлайновых журналах саркастические колонки о жизни одиночки в больших городах…» Господи, как все одинаково!
Я одиночка в большом городе, стандартная тема стандартной литературы, я веду феминистскую колонку в газете, а на онлайновые журналы у меня сил нет, даже на скромненький ЖЖ.
Я — мать-одиночка, мой муж всегда в бегах или разъездах, моя лучшая подруга живет в Канберре, и когда у меня день, у нее уже ночь, и когда у меня зима, у нее еще лето.
У меня есть мама, которая всегда все понимает, но у нее совсем нет времени. У меня есть дети, у которых время есть, но они не понимают ничего. А я посередине между ними, уже мать и еще дочь, и времени у меня нет, и я ничего не понимаю.
Сегодня была гроза, но я не заметила ее, я просидела весь день на работе под лампой искусственного света. Я заметила утреннюю духоту, когда шла к метро, и наползающую тучу. Когда ругалась с рекламным отделом — видела, что вроде бы потемнело за дальним окном. Вражий отдел опять хотел испортить мне статью и навязывал к ней, уже опротивевшей, сверстанной и подлежащей забвению, новые комментарии от поздно проснувшихся компаний. Отдел выкручивал мне руки, и комментарии пришлось вписать, и полосу переверстать, и я даже не заметила грозы.
У метро купила себе букет флоксов, чтобы пахли. Шла домой по черному асфальту, с него поднимался пар, и было сыро, черно, зелено, а в небе напротив, наполовину загороженном башнями элитной новостройки, происходил церемонный закат, торжественный и неторопливый, как коронация, и облака расползались золотыми мохнатыми гусеницами, и солнце было тускло-красное, круглое, и не слепило глаза. Изо рта тоже шел пар, как на морозе, просто очень сыро в воздухе, и травой пахло, лужами, землей, грибами. Пойти в парк сидеть на траве и кормить уток? Нет, темнеет, поздно, а к завтрему сдавать материал.
У меня нет друзей, только деловые контакты, я не пойду в парк, я не поеду в Канберру, у меня нет на это денег. Моя свидетельница со свадьбы и крестная мать моих детей бывает в Москве только полдня, усталая, взмыленная, и сын ее капризничает после долгого перелета, и некогда даже поговорить, она живет у знакомых мужа и завтра утром улетает к маме в Нижний Новгород. Она могла бы жить у меня, но мне некуда ее положить. Мы не разговаривали уже четыре года, только мейлы друг другу пишем перед новым годом: живы, дети растут, вот фотография. Надя во Мьянме, Тамарка уехала паромом в Хельсинки, Ленка с Лешей в Евпатории, Коровина опять в больнице, и даже Лариса, с которой мы давно не общались, где-то в Хорватии или Италии. Москва пуста и почти привлекательна.
Отпуска было две недели, одну из них я провела в утомительной командировке, вторая ушла на левую работу, за которую обещали семьсот баксов (а то все мои деньги ушли на отправку семьи на море). Дети звонили мне из Крыма, сообщая, что «все нормально», мать жаловалась, что они плохо едят. А я писала в газету колонки о жизни одиночки в большом городе.