…Наша пятиэтажка. На лестнице я рефлекторно съежился. Тут вечно бродит Кощей, кукнутый старикан, — гавкает на встречных, что «позасрали тут все, Союз развалили, сгомосятились…» ну и тэдэ…
Дома вылез из верблюда, как бабочка из куколки — насквозь мокрый, вновь родившийся. Полетел в прохладу дождя, под душ.
— Слушай, а у тебя есть другой костюм? — Я насухо вытирал волосы. — В смысле, для меня?
Сестра ходила из угла в угол, вдумчиво листала какие-то бумаги.
— М?.. А, да, за диваном. — Бумаги шлепнулись на стол, Маша исчезла в ванной, зашумела вода. Сквозь стену глухой голос: — Он и есть твой. Верблюд для нашего гота, не пропадать же добру. Хоть ты попользовался…
Я вспорол на коробке скотч. Внутри оказался…
— Ништяк! — Я визжал как мальчуган. — Машка, ты супер!
Конь. Белоснежная улыбка в полморды на зависть рекламам зубных паст, один глаз светит безумным весельем, другой хитро прищурен. Но самый шик — пальто! Широченное: из-под серой замши видны лишь копыта и хвост.
— Да, специально тебе заказала.
— Как? Там че, можно выбирать?
— Тем, кто организовывал, — да. Имеем же мы, активисты, какие-то привилегии!.. Слушай, прибери комнату в знак благодарности, а то опять смоешься, ищи тебя…
В моем логове свалка пивных банок… будто стреляные гильзы от снарядов. Под потолком развороченный патрон, в нем вместо лампочки — пустая бутылка водки. Всюду пеплом пыль. Война здесь грохотала о-го-го…
Я зашуршал мусорными пакетами. Пока алюминий брякал, Маша привела себя в порядок.
— Все, побежала! — донеслось сквозь завывания пылесоса. — Отпросилась на часок, а уже за полдень!.. Ладно, отмажусь, мол, тебя спасала!
— Там с этим дурдомом не до тебя! — крикнул вслед.
— Это да!
Дверь хлопнула. Вырубил пылесос: пойдет.
Вышел на балкон. Внизу кусочек сквера под шевелюрами тополей, бурлит улица. Ветер срывает все подряд: с деревьев — листья, с прохожих — смех, крутит вихри, пропитанные музыкой. В потоке белеют блики мороженого; вереница детей — мало, что сами как плюшевые зверята, еще и с мягкими игрушками в обнимку; лев с пантерой вальсируют, зрители из кошачьих, копытных и прочих хлопают в такт; шмель с тортом в лапах раздает угощение первым встречным. О, Маша-лисичка! Элегантные шажки, у локтя сумочка.
На перекрестке творится нечто. Четыре мен… копа дубасят пьяного мужика без костюма огромными надувными молотками. Те с бумом отскакивают, мужик брыкается, плюет матом, но град пружинистых ударов валит его в дружеские объятия доблестной полиции. Дебошира вяжут «колбасой» из воздушных шариков. Народ получает удовольствие.
Живот ноет от хохота; вчера со мной, наверное, так же обращались.
Что я топчусь в квартире? Веселуха-то на улице!
Десять минут — и я среди толпы, сияю зубами на пару с конем. В меня тычут пальцами и выпадают в ржач, я рвусь на части от изобилия мелькающих красок. Сердце подбрасывает тело, а всем кажется, что вприпрыжку меня несут ноги.
Сворачиваю на узкую улочку, к пивному ларьку. На проезжей части орава из семи «человек» захлебывается смехом. Машет молотками, как у полицейских.
Видит меня.
— Бей мерина!
Взрывается галдеж, семерка несется ко мне. Сыпятся удары, я ору как на американских горках, молоты упруго толкают туда-сюда, сбивают с ног. Мир кувыркается в безудержной радости. Толстобокий конь смягчает падения, а молоты кидают меня как ветер пушинку. Внутри воет адреналин, острые молекулы жгут кровь, волны бьют — от сердца к коже, раз за разом.
Приземистый порыв сметает толпу как деревяшки в городках.
Я хватаю чью-то кувалду, и мы с порывом — низеньким мужичком в наряде козла, лицо под маской — рассекаем мобов направо-налево. Мужичок воинственно крякает, мы гоним парней вдоль улицы. Те иногда бросаются в контратаку, по одиночке или парами. Группируются, берут нас в кольцо. Напарник, судя по кличам, немолодой, но на редкость боевитый. Шустро прихрамывает, движения — молнии. Бросок, другой — и все барахтаются в пыли.
Мы носимся с улиц в проулки, ныряем в подворотни, дворы, расходимся, вновь сталкиваемся. Кто-то выбывает, новые вливаются, но мы с мужичком добираемся до самого центра города. Нас затягивает в гущу слоеный хоровод. Обезумевшие от веселья звери кружат нас, едва успеваю крутить копытами. Карусель разгоняется, я как лоскут на юбке кружащейся в жарком танце испанки, растворяюсь, и от меня ничего не зависит, не могу даже упасть, ноги отрываются от земли, бешеный ветер развевает меня шелковой лентой… Мельница вертится, жернова перемалывают мрачное прошлое, сомнения о будущем, превращая в зыбкое слепящее «сейчас»…
…Время таяло, часы плыли весенними льдинами. Призрачный праздник, тайком просочившийся в календарь, жонглировал толпой, город трясся цыганским бубном. Меня бросало из события в событие, они сливались, скользили вдоль памяти размытой полосой запахов, звуков, цветов. Чувств.
Вечера утекали за крыши.
Мягкие игрушки. Их дарили на каждом углу, обнимали, ими дрались как подушками, кидали вверх. Порой не мог отличить, кто рядом — развеселый слон или переодетый в слона человек. Воздушные шарики лучились солнцами в свободном полете, гурьбой плыли за хозяевами. Один сумасшедший хомяк на сотнях шариков парил в вышине.
Воздух насыщался ночной синевой.
Громадные батуты появлялись на площадях как грибы после дождя. Желающие уподобиться птицам скакали без устали, взлетали стаями навстречу небу. Кровь бултыхалась в теле, небо и земля вертелись песочными часами, где лишь одна песчинка. Мои вопли вливались в хор, я орал громче всех…
Фонари гасли, зрела лимонная заря.
Пару раз меня заносило домой — сполоснуться, наспех пожрать. Пересекался с Машей: она таскала в свою комнату пресловутые игрушки. Ночевал в кафе, на улицах, крышах… Будил хохот, и все завихрялось по новой. Путал сон с явью.
Небеса багровели.
Пылали уличные дискотеки, находились диджеи с ноутами, колонками и запасами клубняка. Случались даже спектакли без всякого сценария. Ромео с Дантесом не поделили Мальвину, но прилетел Черный Плащ, раскидал всех по кочкам, в том числе Мальвину. Ну и прочая абракадабра. Постановка имела грандиозный успех, восторженные зрители бросали актерам… ну да, игрушки, шарики. Там познакомился с девчонкой в очках. Очки ей не шли, я проверил, когда нас занесло в какой-то общественный туалет. Снимать костюмы запрещалось, но нам с ней было как-то по фиг…