Парнелл с яростными воплями поднимался с земли. Его напарник погнался за убежавшей лошадью. Смок наклонился за своей винтовкой, и Конагер выстрелил снова. Пуля ударилась в песок в нескольких дюймах от руки бандита.
Парнелл отпрыгнул так стремительно, что споткнулся и рухнул опять. В ту же секунду новый выстрел осыпал песком его лицо; затем Кон быстро сменил прицел и, когда второй наездник протянул руку за уздечкой, послал пулю перед самым носом лошади. Перепуганное животное, видимо, уже оцарапанное срикошетившей первой пулей, помчалось прочь.
Второй всадник развернулся и подъехал к Парнеллу. Но как только тот поставил ногу в стремя, Конагер хладнокровно выстрелил опять, взбив песок под брюхом лошади.
Лошадь встала на дыбы, и Смок, зацепившийся ногой за стремя, свалился на землю. Несчастное животное с отчаянным ржанием проволокло его футов двадцать, прежде чем парень смог ее остановить и дать хозяину возможность подняться.
Перезаряжая магазин, Конагер оценил свою позицию. Для более точной стрельбы ему пришлось спешиться, и теперь он отошел назад и снова поднялся на вершину. Осторожно выглянув из-за гребня, увидел вдалеке лошадь с двумя наездниками; они были уже вне досягаемости выстрела.
До самого заката Конагер усердно трудился, направляя разбредшийся скот к холмам. Там, в оврагах с хорошей травой и изобилием воды, он будет в относительной безопасности, потому что заставить коров выйти оттуда в голую степь - задачка не из легких. А скотокрады, как он хорошо знал, не охотники до тяжелой работы.
Сумерки уже давно наступили, когда Кон повернул назад. Во двор ранчо въехал только в полночь.
Во тьме возле дома возникло какое-то движение, перед ковбоем появился Сиборн Тэй.
- Я беспокоился за тебя, сынок. Твой конь, вижу, вконец измотан.
Конагер спешился и, расседлывая коня, рассказал о том, что случилось.
- Хотелось показать этим бандитам, что за развлечение их ожидает, добавил он. - Может, у них поубавится охоты воровать скот.
- Вряд ли, - заметил Тэй. - Только не у Смока Парнелла.
- Во всяком случае, они предупреждены. Значит, теперь возжаждут крови. Будьте настороже.
Конагер вошел в кухню и тяжело опустился на стул.
- Я выйду на дорогу... улягусь и буду их встречать.
Он медленно ел, наслаждаясь каждым куском, едва ли помня, что не держал во рту ни крошки в течение многих часов. Тяжесть в мышцах давала о себе знать. Сон был необходим, как хлеб, - но то, что он начал сегодня, не терпело отлагательств.
- Нам нужны люди, - сказал Тэй. - Ты не вынесешь эту борьбу один. Леггет старик, а Мак-Гиверн... сразу же попадет под пулю. Слишком горяч. Я боюсь за него.
- Оставьте это мне. Ваша задача - удержать ранчо, а я покручусь тут вокруг и постараюсь испортить им удовольствие. - Внезапно лицо Кона прояснилось. - У меня есть идея насчет того, где добыть одного человека. Может, и не выйдет, конечно, но попытаться стоит.
Покинув дом, он немедленно отправился будить Джонни.
- Как ты насчет прокатиться миль этак пятьдесят - шестьдесят?
- Куда?
Сев на лавку, Конагер точно описал маршрут.
- И езжай как сказано, - предупредил он. - Не старайся срезать углы. В этой стране короткие пути - самые длинные. Берегись индейцев... Они могут появиться, хотя не исключено, что все обойдется. Человек, который нам нужен, - траппер, его зовут Чип Юстон. Я не знаю, согласится ли он нам помочь, но если да, то он один стоит троих скотокрадов.
Когда Джонни Мак-Гиверн ускакал по описанному пути, в объезд селений, Кон выехал на дорогу, по которой ожидалось нападение "Пяти решеток". Отъехав немного, он взобрался на холм и улегся, внимательно глядя вперед и прислушиваясь.
Впрочем, Кон больше доверял слуху коня, чем своему собственному. Он специально выбрал полудикого горного мустанга, объезженного всего несколько месяцев назад, - хотел, чтобы конь был нервный... чтобы ловил каждый звук... а видел и слышал лучше человека.
Кон спал чутко, просыпаясь время от времени и прислушиваясь, затем снова впадал в дрему. В свете утра оглядел равнину насколько хватало глаз ни души. Из трубы дома поднимался ленивый дымок. Кон устало вскарабкался в седло и поехал обратно.
- Они не приходили, - улыбнулся Тэй.
- Они еще придут. Непременно.
Он добрел до барака, упал на свою койку и заснул.
Тэй и Леггет покараулят. Ему надо поспать.
Глава 9
Проснувшись, Кон некоторое время лежал неподвижно, уставясь в потолок. В бараке было сумрачно и тихо, и снаружи не доносилось ни звука. Он не чувствовал себя вполне отдохнувшим, но усталость стала для него настолько привычной, что не являлась основанием валяться в постели.
Но возникшее ощущение было больше, чем усталость. И может быть, как раз из-за него на Кона снова навалилось то безмерное, давящее чувство одиночества, которое посещало его порой.
Что заставляло его вступать в бой за клеймо, которому он служил? Какая-то особенная честность? Или он просто держался зубами за это клеймо, за ранчо, на котором работал, как за единственную точку опоры в этом зыбком мире?
Природа не одарила его, сказал он себе, большим воображением. Он просто делал то, что требовалось, и это составляло его кодекс чести - его самого и его отца, его семьи, его эпохи. Куда как просто выбросить всю эту сентиментальную чепуху за борт, послать к черту всякую ответственность достаточно лишь оседлать коня и уехать подальше.
Но Кон не мог так поступить, даже если бы пренебрег неизбежным чувством вины за брошенное дело. Быть мужчиной - значит брать на себя ответственность. Все очень просто. Быть мужчиной - значит что-то создавать, стараться сделать окружающий мир хоть чуточку легче для жизни, твоей и тех, кто пошел за тобой.
Над этими убеждениями можно смеяться, или презрительно фыркать, или даже отказываться их признавать - но когда приходится подбивать бабки, решил для себя Кон, то в расчет идет лишь тот, кто посадил дерево, вырыл колодец или проложил дорогу.
Он был одиночка - всегда, всю свою жизнь; колюч, как дикобраз, неуживчив, раздражителен. Внешне добродушный, сторонился людей, хорошо зная о ловушках, их окружающих. Однако, попав в ловушку, он не знал другого способа освободиться, кроме как драться до конца.
Конагеру слишком много досталось в жизни непосильного труда, чтобы он смирился с тем, что вор или вандал уничтожал плоды усилий других людей. Хоть кое-кто и говорил, что ему на все наплевать. Но он не может отбросить те немногие и совсем простые жизненные правила, которые проросли в его сердце. Он жил согласно им.
Опустив ноги на пол, Кон пошарил в поисках носков. Придется задержаться здесь подольше и устроить постирушку, подумал, глядя на то, что искал; но, вздохнув, натянул носки, сапоги и потопал ими. Дотянувшись до ремня с кобурой, застегнул его на бедрах и пошел к двери.
В дверной косяк ударилась пуля, полетели щепки, и Кон отпрянул назад, чуть не упав. Развернувшись на пятках, бросился за винчестером.
За открытой дверью по-прежнему стояла предательская тишина. Оглядев след пули, он встал на колени и проследил ее предположительную траекторию до небольшого холма в добрых четырех сотнях ярдов от барака. Не приближаясь к двери, Кон исследовал взглядом холм. Потом передвинулся к окну на дальней стороне барака. Как и думал, угол корраля и поилка для скота закрывали его со стороны прерии.
Из большого дома не доносилось ни звука. Лошади в коррале стояли спокойно. Двигаясь по периметру комнаты, Кон изучил вид из двух других окон.
Была ли это общая атака или дело рук взбешенного одиночки? Где Джонни Мак-Гиверн? Где Старик и Леггет? Потом вспомнил: он же сам послал Мак-Гиверна в горы за Чипом Юстоном.
Окна на противоположной стороне барака выходили на конюшню и участок открытого пастбища, но ковбой не доверял тому, что видел. Равнина выглядела слишком плоской и невинной; а на ней вполне могли иметься ямки и ложбинки, достаточные для укрытия человека. Кон разгадал замысел нападавших: после выстрела в дверь он должен броситься к окну на противоположной стороне и получить пулю, едва высунувшись наружу.