С огромными усилиями ему удалось снова развести костер. К счастью, вокруг валялось достаточно сухих веток и сосновых шишек, чтобы набрать топлива, не делая много движений. Когда огонь занялся, Кон, превозмогая боль, сумел принять удобное положение, повернувшись к теплу раненым боком, и долго сидел смирно, тихо греясь и время от времени подкидывая по ветке в костер.
Найдут ли они его, если вернутся? На осыпи, по которой он шел, снег уже растаял, но почва так замерзла, что на ней почти не оставалось следов. Бандиты могут заметить сломанные ветки в том месте, где он продирался через кустарник. Но это тоже проблематично. Да и зачем им вообще его искать? Они же знают, что он ранен, что все еще стоят морозы. У раненого человека, потерявшего много крови, выстоять против холода почти нет шансов. Им нужно всего лишь не выпускать его отсюда. Искать, рисковать собственной шкурой, идя по его следам, - все равно что ловить медведя в берлоге. Кому это нужно? Достаточно оставить сторожевой пост.
Среди нападавших был сам Смок Парнелл. А тот голос, который он слышал? Похоже, Тайл Кокер... Оба крутые ребята.
Согревшись достаточно, чтобы снова обрести интерес к сопротивлению, Конагер огляделся. Насколько он мог судить, его укрытие имело только один вход - тот самый, через который он и проник в него. В этом защищенном от ветра месте, на южном склоне холма, уже зазеленела трава и на тополях набухли почки. Но на дальней стороне ложбинки, куда солнце заглядывало реже, лежал смерзшийся снег.
За топливом далеко ходить не приходилось. Нависающие скалы образовывали естественное укрытие от дождя и снега. Возможно, на лугу росли травы, нужные для лечения раны. Левой рукой Кон ухватился за ветку, подтянул ее и выпрямился. Ковыляя вдоль склона, нашел горный розан - смолистое, сильно пахнущее растение, иногда называемое также хининовым кустом. Его молодые побеги служили зимним кормом для оленей, коров и овец; а, судя по остаткам, найденным в пещерах, первобытные индейцы изготавливали из его лыка обувь, веревки и циновки. Индейцы хопи делали также и стрелы, но для Конагера сейчас было важнее, что из этого растения приготовлялся отвар для обработки ран.
Собрав немного коры, листьев и мелких прутьев, он залил их водой и начал нагревать в своей импровизированной берестяной миске. Доведя отвар до кипения, разделся и с помощью шейного платка осторожно промыл рану. Чтобы не замерзнуть, ему пришлось накинуть на плечи полушубок.
Ему не очень верилось в целебность процедуры, хотя хопи клялись, что розан поможет. Потом побродил вокруг, нашел несколько сухих пятнистых стручков, раскрошил их в пальцах и присыпал порошком рану - еще одно средство, используемое индейцами хопи и теуа.
Полежав у костра около часа, Кон стал задумываться о еде. Ему часто приходилось пропускать обед или ужин, и состояние голода его обычно не угнетало, хотя он не мог назвать его приятным, но сейчас пища была необходима для восстановления сил, требующихся для преодоления враждебных обстоятельств.
Птицы и звери должны знать это место, подумалось ему. Если люди здесь и бывали, то никаких знаков после себя не оставили. Но если сюда забредают звери, то есть надежда поймать или подстрелить кого-нибудь.
Через некоторое время он поднялся и перенес свой лагерь под скалистый выступ, где имелись большие запасы топлива. Сидя у огня, внимательно изучил все растения, которые видел вокруг, и пожевал несколько листьев солянки, едва ли питательных, но приятных на вкус, а главное, дававших работу челюстям.
Его мучила жажда, и приходилось часто спускаться к ручью. На берегу он увидел кроличий помет. На мокром песке у воды остались следы еще каких-то маленьких животных.
Немного погодя Кон снова лег, ощущая сильную усталость. Ему стоило больших усилий поддерживать огонь, но это было необходимо. Сухое дерево горело почти без дыма.
Проснулся беглец неожиданно - от ночного холода; наступил вечер, костер прогорел до золы - только один маленький сучок еще тлел. Кон бережно подкормил огонь кусочками коры, потом прутьями и снова снял рубашку. Прикрыв плечи овчиной, еще раз промыл рану теплым отваром горного розана и присыпал раскрошенным стручком. Затем, одевшись, осторожно спустился на берег ручья. В прибрежных кустах поставил пару силков, а потом подошел к расселине, через которую попал в ложбину.
Выглянув, увидел лишь кусок неба. Ниже в темноте лежала долина.
Встав на колени, он начал охотничьим ножом срезать ветки, пытаясь проделать туннель на другую сторону. Поработал несколько минут, замирая и прислушиваясь. Однажды ему почудился какой-то шорох, но, сколько ни вслушивался, больше звук не повторился. Через некоторое время, проделав лишь небольшое углубление в толще кустарника, вернулся к костру, добавил веток в огонь и лег, завернувшись как можно плотнее в свой полушубок.
Спал он, мучаясь кошмарными снами, и проснулся в холодном поту. Бок болел, хотелось сменить положение, но любое движение причиняло ужасную боль, и Кон продолжал лежать, слушая шелест листьев и шуршание каких-то мелких тварей.
Наутро силки оказались пусты.
В течение следующего дня он жевал листья солянки, пил воду из ручья, засыпал и вновь просыпался. Ему удалось найти и съесть несколько можжевеловых ягод и наладить еще один силок.
Проснувшись среди ночи, Кон разжег костер и съежился под скалой, отражавшей тепло подобно рефлектору. Голова болела, но заснуть не удавалось, несмотря на чувство усталости. Он подогрел воды, раздавил в ней несколько ягод можжевельника и выпил - слышал, что хопи иногда так заваривали целебный чай. Потом вновь заснул, а когда проснулся, шел дождь.
Сначала он пытался защитить костер своим телом, но беспокойство его все возрастало. Наконец, шатаясь, поднялся на ноги, отодвинул все, что могло гореть, подальше от огня и с ружьем в руках отправился к выходу.
Прислушался, но ничего не услышал. Тогда снова начал врубаться ножом в колючее сплетение кустарника, пока не появился небольшой просвет. Кон пополз было наружу, но потом вернулся к ручью и порвал свои пустые силки - зачем кого-то губить понапрасну?
Протиснувшись сквозь кустарник, замер, прислушиваясь, но не услышал ничего, кроме тихого шороха дождя.
Он был очень слаб, но понимал, что оставаться здесь долее значило лишь слабеть еще больше. Пробравшись вдоль зубчатого гребня, нашел спуск и медленно, с большими предосторожностями покинул гору.
Справа вдалеке заметил проблеск огня и направился прямо к нему. Ему нужна еда, а также лошадь. И будь он проклят, если уйдет без них, когда его враги - если это, конечно, они - имели и то и другое.
Судя по звездам, до костра Кон добрался уже за полночь. Он ярко горел под наскоро установленным навесом. Двое мужчин спали, завернувшись в одеяла, а третий дремал, сидя у огня. Прежде всего ковбой отметил, где привязаны лошади, причем узнал среди них и своего коня. Очевидно, они поймали его, бесхозного, в прерии.
Конагер был слаб, как котенок, но почувствовал прилив жгучего гнева. Голос рассудка не поколебал его. Он поднялся во весь рост и не таясь вышел к костру, ударом ноги вышиб винтовку из рук дремавшего караульщика и выстрелил в землю как раз между спящими.
Одним из них оказался Кудрявчик Скотт, а другим - Смок Парнелл.
У огня сидел Пит Кейзьюс.
Разбуженные Скотт и Парнелл резко сели, но Конагер держал их на мушке.
- Чтоб тебе пусто было, Смок! - произнес он грозно. - Не будь я так слаб, повыколотил бы из тебя дурь. Так что лежи тихо, а если вздумаешь шевельнуться, хоть почесаться - Бог свидетель, всажу тебе пулю в брюхо. А ты, - обратился он к Кейзьюсу, - набери в миску, что там у вас есть в котелке, да живее.
- Си, сеньор. - Кейзьюс приподнялся.