Толпа на трибунах положительно сходила с ума.
Прыжок Квамбы сделал свое дело: фургону удалось вырваться из свалки. Но опасность от этого вряд ли сделалась меньше. Быки, раздраженные видом и запахом крови, обращали все более пристальное внимание на движущихся мулов и людей. Они подбегали с разных сторон, угрожая людям, ехавшим на повозке, пугали упряжных мулов, норовили поддеть рогами колеса.
Дат метнул сперва один топорик, потом и другой, подтягивая брошенное оружие за кожаные ремешки, надетые на запястья. Увы, его топорики были слишком легки и не могли пробить толстенные черепа налетающих чудовищ. Пришлось ему удовольствоваться тем, что пораненные животные, испытав боль, все же начали осторожничать и не так наседали на задок и колеса повозки.
Заметив, что несколько быков вот-вот врежутся в борта фургона, Конан передал вожжи Бардольфу, а сам перебрался назад, на площадку. Подхватив свой свинцовый лом, Конан согнул его крючком и продел в ушко одной из гирь. Получилось нечто вроде булавы, притом достаточно увесистой. Конан поустойчивее расставил ноги, занес неуклюжее оружие над головой и со всех сил приложился по башке ближайшего из быков, уже наладившегося боднуть одного из мулов.
Удар был таков, что Конан сам едва не свалился с повозки. Ему пришлось выронить лом и ухватиться за бортик, чтобы не выпасть.
Быку попало как раз по затылку; животное зашаталось и едва не угодило под переднее колесо. Случись это, и не миновать бы крушения. По счастью, бык устоял на ногах, вот только охоту на кого-то нападать внезапно утратил. Спотыкаясь, он отвалил в сторону и быстро отстал. И вновь впереди замаячил обрывчик крокодильего болота…
Конан закричал, обращаясь к Ладдхью и советуя скорее повернуть по направлению к центру, туда, где виднелись канаты и распорки гимнастических сооружений. От быков было все равно не спастись. Похоже, шанс уцелеть оставался только один!
Однако мулы поворачивать не захотели. По обе стороны от них бежало по остервеневшему бизону: мулы ощущали их горячее дыхание и прикосновения рогов, уже задевавших бока. Перепуганная упряжка вконец перестала что-либо соображать и мчалась прямо к обрыву. Ладдхью вовсю действовал кнутом — ничего не помогало.
Конан снова перехватил вожжи и налег что было силы… Без толку! Еще чуть-чуть, и они перепорхнут невысокую каменную оградку и полетят вниз, прямо в пасть чешуйчатым живоглотам, по сравнению с которыми их нынешние преследователи, право же, были не опасней котят…
В отчаянии Конан свесился вниз, туда, где метались длинные хвосты мулов, и принялся нашаривать цепь, крепившую упряжь. Кое-как прикрывая глаза от песка, бешено летевшего в лицо, киммериец нащупал защелку цепи и, приноровившись к ритму движения, точно рассчитанным движением умудрился ее отстегнуть.
Все произошло сразу. Колеса фургона завязли в мягком песке и замедлили свое качение, а мулы, продолжавшие налегать, что было сил, парами отцепились от дышла и поскакали вперед, Теперь, когда их ничто не удерживало, они живо набрали ход, и бизонам только осталось нюхать пыль из-под их копыт. Однако впереди зиял смертоносный провал. Три пары из четырех вовремя шарахнулись в сторону и убежали. И лишь последняя пара, та, которую более всего донимали гнавшиеся быки, отвернуть не успела и влетела прямо в болото. Один из быков, увлекшись погоней, свалился вместе с мулами.
Вся троица исчезла из виду, только слышны были вопли, визг, рев…
Когда расстегнулась цепь, освобожденное дышло упало и пробороздило песок, так что передние колеса резко повело в сторону. Фургон занесло и перевернуло, артисты кувырком посыпались на арену.
Уже не половина труппы — все без исключения думали только о том, как бы удержаться на ногах и достигнуть какого-никакого укрытия. И времени для этого у них было в обрез. Опрокинутый фургон уже трещал под яростными ударами рогов. Неподалеку торчали над песком две деревянные, треноги, высокие, но довольно хлипкие с виду. Можно ли будет спастись на них от разъяренных бизонов? К тому же с каждого сооружения свисало всего по одной веревке с узлами. Слишком узенькими были эти дорожки к спасению!
Издали казалось, что первая тренога служила стойкой для толстого каната, натянутого горизонтально. При ближайшем рассмотрении «канат» оказался дощечкой толщиной в мужское запястье. Дощечка для вящей прочности лежала ребром. Но и в таком положении она зримо прогибалась посередине под собственным весом. Хрупкая планочка тянулась к парному треножнику на ту сторону ямы, и посередине ее ничто не поддерживало, а расстояние было приличное — шагов около сорока. Даже камень не вдруг докинешь.