Четвертый считал себя спасенным, пока камень выпущенный пращой Боры не разбил ему череп.
Бора подсчитывал оставшиеся в сумке камни, когда до него донесся слабый голос.
"Бора. Возьми остатки порошка."
"Иврам!"
Священник лежал на спине, изо рта пузырясь вытекала кровь. Бора задержал взгляд на бледном лице умиравшего, стараясь не смотреть на зияющие раны в груди и животе.
"Возьми его. Пожалуйста. И - перестрой мой храм, когда ты вернешься. Ты это зделаешь. я знаю."
Бора сжал руку священника, жалея, что ничем не может ослабить его страдания. Возможно, боль еще не достигла его, но при таких ранах, когда это произойдет
Иврам улыбнулся, будто мысли Боры были написаны в воздухе. "Не беспокойся, Бора. У нас, слуг Митры, свои дороги."
Он начал бормотать молитвы на странном гортанном языке. В середине четвертой он закусил губу, закашлял и закрыл глаза. Он успел произнести несколько слов пятой молитвы и перестал дышать.
Бора стоял на коленях около священника, пока Кемал не положил руку ему на плечо.
"Пошли. Мы не можем оставаться и ждать пока не проголодаются демоны."
"Я не оставлю его здесь!"
"А кто хочет так поступить?"
Бора увидел, что другие нераненные мужчины сняли плащи. Кемал снимал свой, когда Бора остановил его. "Подожди. Я услышал лошадь на холме. Вы спасли Виндмастера?"
"Я освободил его. Остальное он сделал сам. Я всегда говорил, что у этой лошади больше мозгов, чем у большинства людей!"
Не говоря уж о большей силе и скорости по сравнению с другими деревенскими скакунами. "Кемал, нам нужен кто-нибудь, чтобы съездить в Форт Жеман. Ты можешь?"
"Позвольте мне напоить Виндмастера и я отправлюсь."
"Митра-" слова застряли в горле Боры. Он не будет славить Митру сегодня, когда бог позволил своему хорошему слуге Ивраму умереть как собака.
* * *
Конан пробрался за дымоходом. В толпе сейчас зажгли достаточно факелов, чтобы хорошо разглядеть все необходимое. Возможно даже слишком много. Если он видит, то и его можно увидеть, хоть он и намазался углем из камина в комнате Иллианы.
И толпа, и люди Ачмаи остались там,где он их видел в прошлый раз. Скорее всего они и не пойдут дальше, пока он не вынудит их.
Пришло время сделать это.
Конан пробрался по крыше к заду дома и прокричал, "Все в порядке! Мы завладели конюшнями. Оттуда им не будет угрожать опасность!"
Когда он вернулся назад, Конану слышал с удовольствием крик из рядов людей Ачмаи.
"Кто это сказал? Сержанты посчитайте своих людей!"
Конан немного подождал, затем заорал , имитируя голос сержанта, "Ха! У меня двое пропало."
Затем , имитируя капитана: "Эти городские свиньи сбежали в ними. Обнажить сабли! Это два оскорбления Лорду Ачмаи!"
Злые возгласы сбитых с толку людей пронеслись вдоль рядов воинов Ачмаи. Конан повысил голас, имитируя молодого: "Наемные сабли Ачмаи хотят спасти своих друзей-колдунов. Хорошо, получите, насильники овец!"
Над толпой пролетела, брошенная крепкой рукой Циммерийца, черепица с крыши. Она врезалась в ряды наездников Ачмаи и вышибла одного воина из седла.
"Глупцы!" прокричал капитан. "Мы друзья. Мы хотим - "
Его протесты пришли слишком поздно. Вслед за черепицей Конана полетели камни. Лошадь попятилась, выбросив наездника из седла. Товарищи упавших обнажили сабли и пришпорили лошадей. Они достигли толпы и начали топтать людей.
В ответ толпа зашевелилась, как потревоженный клубок змей, и заревела, как берлога голодных медведей. Один лысый ткнул факелом в морду лошади. Она сбросила наездника, который исчез в дюжине рук, сомкнувшихся над ним. Раздался крик, который также неожиданно прекратился.
Драка между людьми Ачмаи и толпой пролила уже достаточно крови. Примирение займет больше времени, чем требуется Конану и его людям , чтобы выбраться из города.
Конан подбежал к задней стене дома, не боясь больше быть увиденным. "Поехали!" закричал он у дверей конюшни. Она отворилась, и Раина вывела остальных на улицу.
Иллиана вышла последней. Когда она вышла на улицу, проклятья и крики сказали Конану, чтоулица не совсем пуста. Иллиана махнула рукой, пригнулась к гриве и пришпорила коня.
Конан прыгнул с крыши дома на крышу деревянного навеса, кувыркнулся и скатился на кипу соломы. Взлетел в приготовленную лошадь, не тронув уздечки.
ОН пустил лошадь в легкий галоп и обнажил саблю. Прохожим казалось, что чернолиций Циммериец - демон, вызванный колдуньей. Они ненавидели ведьм, но их жизнь была им дороже. И они с криками разбегались в стороны.
Конан направился в сторону противоположную выбранной Иллианой и не замедлялся, пока не выехал за город. Он поступил верно, так как его заметили и позади него маячили огни погони.
Конан убрал саблю и отвязал лук. Темнота не помешала ему. Он изуродовал три лошади и освободил одно седло, прежде чем преследователи мудро решили оставить его в покое.
Конан прикрепил лук, посчитал стрелы, затем спешился, чтобы дать отдохнуть и напиться лошади. Сам опустошил остатки хозяйского вина, выбросил бутыль, снова оседлал лошадь и пустил ее рысью.
Еремиус поднял посох. Серебряный набалдашник нес на себе выбоины и царапины, оставшиеся от его путешествия через скалы и землю, Но это не повредило его силе.
На другом запястье горел Камень все тем же ровным сиянием, слегка приглушенным рассветом. Снова и снова он размышлял, неужели Иллиана хочет повредить его Камню даже ценой собственного? Этот вопрос он непременно ей задаст, когда придет время выжимать из нее все ее знания.
Главное, чтобы в это утро его Камень не трогали. Он смог бы восстановить некоторую часть своей победы. Не всю, так какслишклм много селян осталось вживых, но достаточно, чтобы дать новое сердце его человеческим слугам и даже Трансформированным, если их мозги смогут схватить то, что они увидят.
Еремиус положил набалдашник посоха на Драгоценность. Впыхнуло пламя, расширилось, а затем сжалось в шар и полетело через деревню. Он полетел вперед вверх по склону за деревней.
"Да здравствует Мастер!"
Человеческие крики смешались с горланным воем Трансформированных. Гребень холма задрожал, подался вперед, затем взорвался на сотни валунов, каждый размером с хижину.
Конец этому трижды проклятому храму!
Если бы человек был жив, он принял бы такую же страшную смерть, как Иллиана. Он и юноша, который помогал ему разбрасывать Порошок и освобождать селян!
Ерумиус узнал бы их, увидь он их снова. Он вырвет у них лица прежде, чем позволить Трансформированным разорвать их тела. И медленно. Трансформированные пока не научились любить агонию своих жертв, их научат.
Тем временем
Посох и Камень опять встретились. Один, два, три шара иузумрудного огня прыгнули вперед. Они образовали треугольник, двинувшийся к деревне. Наконец, он уселся на крышах трех домов.
В местах их посадки из камней вырвалось пламя. Еремиус поднял посох и Камень в последний раз и над огнями поднялся лиловый дым.
Каменный огонь по природе бездымен. Еремиус хотел изобразить в небе судьбу Малиновых Ключей для всеощего обозрения.
Мариам подняла глаза от мертвого лица Иврама к восточному небу. Они были красные, но сухие. Как бы она не плакала, к приходу Боры слезы закончились.
"Ребенок," дрожащим голосом произнесла он.
"Кто?" Бора понимал, что у него самого голос напоминал кваканье. Ему казалось , что сон - вещь, о которой рассказывают легенды, не доступна простому смертному.
"Хозяин демонов. Жестокое дитя, которое не может победить, поэтому уродует игрушки."
"Просто он не может изуродовать нас," пробормотал Бора и зашатался.
Две сильные руки обхватили его и плавно опустили на землю. "Сядь, Бора. Я позабочусь о тебе."
Он будто издалека слышал клацанье металла о металл и шелест приливаемой воды. Из воздуха возникла и подплыла к его лицу чашка вина, пахнущего травами.