— Да здравствует король Конан! — с усилием прерывисто прошептал Сагитай. — Прошу, выполни мою последнюю просьбу, отпусти моих людей… Они храбро сражались, честно исполнили свой долг и тебе больше не нужны… Это не их война…
Он дернулся всем телом и затих с улыбкой на лице, а его открытые глаза смотрели в голубое прозрачное небо.
Сагитая они похоронили на вершине холма, у подножия которого происходило сражение вместе с погибшими туранцами. Остальных павших в этой битве решили похоронить в одной братской могиле, не разбирая, кто свой, а кто чужой, теперь мертвым это было все равно. Вся Повстанческая армия под развернутым Львиным знаменем прошла мимо лежащих на земле тел и каждый воин насыпал на них землю из своего шлема. Рядом с холмом образовался высокий курган, как памятник об этой грандиозной битве, изменившей судьбу Аквилонии, а в народной памяти это событие сохранилось и почиталось много лет спустя, как вошедший в историю священный День Льва.
Глава третья. Заговорщики
Слухи о разгроме армии Ульрика и гибели Нумитора достигли Тарантии уже вечером того же дня. Как это могло случиться, никто не знал, ведь даже гонцу на гнедом жеребце, несущемуся в карьер, понадобилось бы больше времени, чтобы доскакать от Леодегарийской равнины до столицы Аквилонии. Но факт остается фактом, солнечный диск еще не успел скрыться за далекими вершинами Рабирийских гор, а вся Тарантия уже была взбудоражена слухами о поражении королевских войск от Повстанческой армии. Несмотря на один из последних королевских указов о запрете собираться вместе больше трех человек, повсюду на улицах столицы толпились группы горожан, оживленно обсуждающие последние новости. Как всегда, к рассказам о реальных событиях примешивался вымысел, передавались многочисленные фантастические подробности произошедшей битвы, не имевшие ничего общего с реальностью. Но, несмотря на массу самых разнообразных слухов, все сходились в главном — после этого поражения Нумедидесу на троне не удержаться, он неминуемо будет свергнут повстанцами. И тут сразу же возникал главный вопрос: кто станет преемником нынешнего короля на Рубиновом троне аквилонских владык. Будь жив Нумитор, вопросов бы не возникало, он являлся законным наследником своего брата. Но принц погиб и теперь государству грозило бескоролевье.
— Или трон будет захвачен узурпатором! — горячился известный в Тарантии поэт Ринальдо, в особняке которого неподалеку от Дворцовой площади к вечеру собралась группа почитателей его поэтического дара и единомышленников. Ринальдо был тридцатилетним брюнетом, известным своими памфлетами в адрес Нумедидеса и его сановников. Его острые политические сатиры в стихотворной форме приводили в ярость короля и особенно канцлера, но трогать его не решался даже Нумедидес, опасаясь взрыва народного возмущения. Ринальдо пользовался большой популярностью, как у простых горожан, так и у знатных аквилонцев, со многими из которых находился в дружеских отношениях, запросто посещая их дома. Как большинство поэтов, Ринальдо обладал холерическим темпераментом и относился к людям, которым неугодна любая власть, только потому, что она, по их мнению, ограничивает свободу. Поэтому королевские сановники старались охарактеризовать поэта королю, как человека с психическими расстройствами и неуравновешенной психикой, на выходки которого не стоит обращать внимания. Возможно, имидж безумца и спасал Ринальдо от гнева Нумедидеса, который и сам с каждым днем впадал во все более глубокое безумие.
— Сейчас есть только два реальных претендента на трон аквилонских владык, — твердо сказал Артензио, светловолосый юноша с красивым лицом и стройной фигурой, чей отец являлся хранителем Большой государственной печати при Вибии Латро. — Это либо граф Троцеро, либо предводитель восставших опальный генерал Конан.
Этот разговор происходил в просторном кабинете Ринальдо, заставленном шкафами с множеством книг. Книги и рукописи валялись повсюду: и на полу, и в креслах, и на широком столе за которым в креслах расположилось восемь молодых людей, включая хозяина. Большинство из них были представителями, так называемой «золотой» молодежи, в возрасте до тридцати лет. Дети знатных вельмож королевства, они привыкли считать себя элитой, которая придет к управлению делами государства на смену своим родителям, хотя на самом деле не отличались ни умом, ни талантом. При всем своем непомерном самомнении, все они, за исключением хозяина особняка, были яркими посредственностями, которых, впрочем, было достаточно и среди высоких государственных чинов.