— Я рассчитывал на твоих рыцарей, граф, — с некоторым смущением ответил киммериец.
Троцеро рассмеялся сардоническим смехом, а Просперо покачал головой, словно услышал неуместную шутку.
— Ты, Конан, слыхал что-нибудь о моем походе на Шамар, предпринятый эдак лет пятнадцать назад? — спросил граф, возвратясь к столу и наполнив кубки.
— Конечно! О нем помнит вся Аквилония, — пожал киммериец могучими плечами.
— Вот именно, что помнит! — с нажимом произнес Троцеро. — И не только помнит, но и по сей день любой аквилонец с подозрением косится в сторону Пуантена. Могу тебе твердо гарантировать, что с моими рыцарями ты не то, что Тарантией не овладеешь, но даже и Хорот не перейдешь. Весь край от мала до велика, забыв о Нумедидесе, поднимется против тебя! Народ может долго терпеть своего тирана, но с захватчиком не смирится никогда, будь тот даже в сто раз лучше.
— Но, что же тогда делать? — беспомощно развел руками киммериец.
— Учиться мыслить стратегически! — твердо сказал граф. — А стратегия предполагает выработку плана действий на определенный период, с учетом, как своих сил и возможностей, так сил и возможностей, а особенно, слабых мест в позиции противника. Основная цель стратегии достигается через решение промежуточных задач, то есть тактикой. Вот как ты считаешь, почему мне не удалось взять приступом Шамар, хотя у меня было больше десяти тысяч воинов?
— Армия короля оказалась сильнее? — предположил Конан, пригубив кубок.
— Да там и не было никакой армии, кроме гарнизона, — с досадой вздохнул граф, — Тогдашний король Вилер Третий, дядя Нумедидеса заперся в Тарантии и носа оттуда не высовывал. Шамарцы все до единого поднялись против меня, даже дети и глубокие старцы! Мы выжгли окрестности города на две лиги вокруг, но мужество защитников было столь велико, что пришлось снять осаду и отступить.
— Но я слыхал, что твои люди взяли Шамар приступом и даже разграбили город? — удивился киммериец.
— Это изрядное преувеличение действительных событий, — неохотно сказал граф. — Да, мы разграбили предместье и даже захватили часть городской стены. Но потом я понял, что овчинка не стоит выделки, разрушение Шамара и убийство всех его жителей не входило в мои планы. А иным путем победы было не одержать. То есть, я допустил стратегический просчет, когда затеял этот поход.
— Отсюда напрашивается вывод, — заметил Просперо, — нужно все продумать так, чтобы при приближении армии Освободителя каждый аквилонский город сам открывал ворота, видя в нем не захватчика, а ниспосланного свыше Спасителя. Даже в том случае, когда с ним вместе будет и вся армия Пуантена.
— Именно так, мой друг! — положил руку на плечо бывшего пажа Троцеро. — Вижу, моя наука не прошла для тебя даром. Но это лишь часть нашей стратегии. Ты сказал, — обратился он к киммерийцу, — что из Железной Башни тебе помог бежать граф Каллиодис?
— По крайней мере, так сказал тот офицер, который освободил меня из башни, — ответил Конан, — не думаю, что он стал бы обманывать меня.
Троцеро задумался, подперев рукой подбородок. Каллиодиса он знал довольно неплохо, как знал и то, что тот не одобряет действий Нумедидеса и считается признанным лидером тех крупных земельных магнатов, которые осуждают проводимую королем политику. Их было не очень много, всего человек пять-шесть, но им принадлежала половина всех земельных угодий Аквилонии и они пользовались огромным влиянием в государстве. С ними вынужден был считаться и сам Нумедидес, так как у каждого из них имелась своя собственная армия, а вместе они легко могли выставить десять тысяч тяжеловооруженных мечников. Именно такого количества пехотинцев наряду с двумя-тремя тысячами лучников и не хватало для претворения в жизнь далеко идущих планов Троцеро. Смущало графа лишь то, что Каллиодис как, впрочем, и сам Троцеро ничего не делал просто так. «Похоже, он тоже решил поставить на Конана, поэтому выручил его из беды, — подумал владыка Пуантена, — только задолго до меня. Если так, то соваться к нему не стоит, заподозрит во мне соперника…». С другой стороны, если с такой просьбой на Каллиодиса выйдет сам Конан?
Все это следовало хорошо обдумать…
Киммериец же, молча потягивая вино из кубка, думал совсем о другом. Он размышлял над уроком, полученным от Троцеро и, хотя ему не особенно нравилось, когда другие тыкали его носом в допущенные им ошибки, вынужден был признать, что стратег из него никудышний. Если даже Просперо в стратегии разбирался не в пример лучше него, то этот недостаток следовало устранять. Конан дал себе слово следовать во всем мудрым советам Троцеро и научиться мыслить, как сам граф.