Ту передернуло. Подобные речи о тотемах и табу вполне подошли бы вождю дикарей, но слышать подобное из уст царя Валузии — весьма странно.
— Господин мой, — промямлил он, — кошка ведь не тигр.
— Истинная правда, — ответил Кулл. — Эта кошка мудрей всех тигров, вместе взятых.
— И это тоже правда, — спокойно подтвердила Саремис. — Возможно, ты все же поверишь мне, господин советник, если я скажу тебе, что именно только что обнаружилось в царском казначействе?
— Нет! — рявкнул Ту. — Уж я-то знаю, что хитрые шпионы способны пронюхать о чем угодно!
— Невозможно убедить человека, если он сам не захочет того, — невозмутимо привела Саремис старую валузийскую поговорку. — И все же знай, о господин мой Ту, что там обнаружили излишек в двадцать талов золота и посланец уже спешит сюда, дабы сообщить тебе об этом. А, — продолжала она, когда в коридоре послышались шаги, — он уже здесь.
Стройный придворный, облаченный в серые одеяния царского казначейства, вошел и глубоко поклонился. Когда Кулл разрешил ему говорить, он произнес:
— Могущественный царь, и ты, господин мой Ту! Излишек в двадцать талов золота был обнаружен в царской казне.
Делькарда засмеялась и радостно захлопала в ладоши; но Ту всего лишь нахмурился.
— Когда это обнаружилось?
— Меньше чем полчаса назад.
— И скольким об этом уже известно?
— Никому, господин мой. Лишь я и царский казначей знали об этом, пока сейчас я не сказал об этом тебе, господин.
— Уф! — Ту жестом приказал ему удалиться. — Уходи. Я займусь этим делом позже.
Вид у него был кислый.
— Делькарда, — спросил Кулл, — это твоя кошка, не так ли?
— Владыка царь, — ответила девушка, — у Саремис нет хозяина. Она лишь оказала мне честь своим присутствием. Она — моя гостья. Саремис — сама себе госпожа, и так было тысячи лет.
— Хотел бы я, чтобы она жила у меня во дворце, — сказал Кулл.
— Саремис, — сказала почтительно Делькарда, — царь хотел бы Предложить тебе свое гостеприимство.
— Я пойду с царем Валузии, — сказала кошка с достоинством, — и останусь в царском дворце, пока не наступит время, когда мне захочется отправиться куда-нибудь еще. Ибо я великая странница, Кулл, и мне нравится по временам бродить по миру, гулять по улицам городов там, где столетия назад я блуждала по лесам, и ступать 'по пескам пустынь, где когда-то я шествовала по улицам столиц.
Вот так Саремис, говорящая кошка, оказалась в царском дворце Валузии. Ее сопровождал раб-прислужник, ей предоставили просторные покои с великим множеством шелковых подушек. Ежедневно ей подавали лучшие яства с царского стола, и вся царская прислуга и близкие царя воздавали ей почести. Все, кроме Ту, ко-, торый ворчал, видя, что какой-то кошке, пусть даже и говорящей, оказывают подобную честь. Саремис относилась к нему с презрительным равнодушием, зато с Куллом держалась как с равным.
Она часто появлялась в его тронном зале, возлежа на шелковой подушке, которую нес ее раб. Этот человек должен был всегда сопровождать ее, куда бы она ни шла.
В других случаях Кулл сам приходил в ее покои, и они долго беседовали в сумрачные вечерние часы, множество историй поведала она ему, и древней была та мудрость, которую она в них вложила. Кулл слушал ее внимательно и с интересом, ибо было очевидно, что эта кошка куда умней- чем большинство его советников, и обладает более глубокой мудростью, чем все они, вместе взятые. Она вещала подобно пифии или оракулу. Но почему-то прорицала лишь мелкие события будничной жизни. Зато она постоянно предупреждала царя, дабы он остерегался Тулсу Дуума.
— Ибо, — говорила она, — я, прожившая больше лет, чем ты минут, знаю, что благо человека — это незнание того, что ему суждено. Ибо чему суждено быть, то будет. И человек не может ни избегнуть своей судьбы, ни поторопить ее. Лучше выходить на ночную дорогу, которую должен пересечь лев, во тьме, если другой дороги нет.
— Да, — сказал Кулл, — если то, что должно случиться, случится — а это то, в чем я сомневаюсь, — и человек будет предупрежден о том, что его ждет, и это ослабит его или придаст ему силы, значит, и это тоже предопределено?