Выбрать главу

— Это то самое место, — сказал Брул. — Никто не живет ближе сотни миль от этой крепости, да и не жил на памяти людей. Этот край слывет проклятым.

Кулл осадил своего огромного жеребца и огляделся. Все молчали, и Кулл ощутил окружавшее его странное, почти невыносимое безмолвие. Когда он заговорил вновь, все вздрогнули. Куллу казалось, что от крепости на холме исходят волны убийственной тишины. Окрест не пела ни одна птица и ветер не шевелил ветви застывших деревьев. Когда всадники Кулла стали подниматься по склону, стук подков их коней по скалам доносился, казалось, из бескрайней дали и не порождал эха.

Они остановились перед крепостью, нависавшей над ними, словно темное чудище, и Кутулос вновь попытался переубедить царя:

— Кулл, подумай сам! Если ты сорвешь эту печать, ты можешь выпустить в мир чудовище, чью мощь и ярость не одолеет ни один человек!

Кулл, сгорая от нетерпения, отмахнулся. Он был весь во власти своенравной причуды, тайной слабости всех властителей, и, хотя обычно ему было свойственно благоразумие, он уже принял решение, и отговорить его было невозможно.

— Там, на печати, есть древние письмена, Кутулос, — сказал он. — Прочти их мне.

Кутулос неохотно спешился, и остальные последовали его примеру, кроме воинов, оставшихся сидеть на своих конях бронзовыми изваяниями под бледными лучами солнца. Крепость скалилась на них, словно незрячий череп, ибо в ней не было ни одного окна. И лишь одна огромная дверь, сделанная из железа, была перекрыта засовами и опечатана. Создавалось впечатление, что все здание представляло собой одно огромное помещение.

Кулл отдал несколько приказов, касавшихся расположения охраны, и был раздражен тем, что ему приходилось напрягать голос, чтобы командиры расслышали его. Их же ответы доносились смутно и неразборчиво.

Царь приблизился к двери, и за ним последовали четверо его друзей. У входа висел своеобразно выглядевший гонг, на вид из нефрита, странного зеленоватого цвета. Но Кулл не был уверен в оттенке, ибо под его удивленным взором цвет гонга переливался и менялся. Порой казалось, что его взгляд погружался в бездонные глубины, а иногда — скользил по прозрачному мелководью. Рядом с гонгом был подвешен молот из того же странного вещества. Царь слегка ударил им в гонг и ахнул, почти оглушенный последовавшим взрывом звука, — это звучало, словно все земные звуки, взятые вместе.

— Читай письмена, Кутулос, — вновь приказал Кулл, и раб с почтением склонился над ними, ибо не было сомнения, что эти письмена были начертаны самим великим Раамой.

— Что было, может снова повториться, — напевно прочитал он. — И род людской того да устрашится!

 Он резко выпрямился. На лице его был испуг.

— Предостережение! Предостережение самого Раамы! Опомнись, Кулл, опомнись!

Кулл хмыкнул, вытащил свой меч и, сорвав печать, начал рубить огромный металлический засов. Он бил вновь и вновь, смутно дивясь тому, насколько слабо звучат удары. Затворы рухнули, и дверь распахнулась.

Кутулос завопил. Кулл пошатнулся, вглядываясь в дверной проем. Зал был пуст? Нет! Он ничего не увидел, там нечего было видеть, и все же он чувствовал, что воздух пульсирует вокруг, словно нечто, вздымаясь волнами, истекало из этого нечистого зала незримым потоком. Кутулос что-то прокричал ему на ухо, и слова его донеслись чуть слышно, словно с чудовищного расстояния.

— Молчание! Это душа всего Молчания!

Звуки исчезли. Лошади вскидывались на дыбы, а их всадники упали ничком в пыль и лежали, обхватив руками головы, разевая рты в беззвучном крике.

На ногах остался лишь Кулл, выставивший перед собой свой бесполезный меч. Молчание! Полное и абсолютное! Пульсирующие, колышущиеся волны безмолвного ужаса. Люди испускали отчаянные вопли, но звука не было!

Молчание вошло в душу Кулла. Оно стиснуло клешнями его сердце. Оно запустило стальные щупальца в его мозг. В муках он стиснул руками виски — его череп разламывался, раскалывался. В затопившем его потоке ужаса Куллу открылись кровавые и ужасающие видения. Молчание простиралось над Землей, над всей Вселенной! Люди умирали в удушающей тишине. Рев рек, грохот морей и вопли ветров слабели и умолкали. Весь Звук был затоплен Молчанием. Молчание, разрушающее душу, оглушающее сознание, уничтожающее всю жизнь на Земле и, словно некое чудовище, достигающее небес, дабы задушить даже пение звезд!