Ник Харрис
Демон алмазного замка
На улицы славного Шадизара лиловыми тенями неспешно опускались сумерки. Дворцы и лачуги, радуясь прохладе, тонули в нежном полумраке. Заканчивался душный, суетливый день. Столица Заморы Шадизар — город воров и проституток, богачей и оборванцев, воинов и ремесленников — неспешно готовился к ночной жизни. Последние торговцы покинули опустевшие базарные площади и спешили домой подсчитывать выручку. Ремесленники, закончив нелегкий трудовой день и наскоро умывшись, направились в таверны.
Несколько оборванцев уже сидели за грубо сколоченным столом, притулившимся у дверей старой харчевни, намереваясь играть в кости, но еще до начала игры меж ними вспыхнула ссора. Когда на крики вышел хозяин — толстый, лоснящийся южанин — компания игроков разбежалась, оставив на лавке истекающего кровью собрата. Неодобрительно глянув на рукоять ножа, торчащую между ребрами игрока, хозяин покачал головой и велел слугам унести тело, как только душа оборванца устремится к тем богам, которым он молился.
Слуги, весело болтая о своем, нетерпеливо поглядывали на закатившего глаза неудачника, с губ которого стекала кровавая пена. Обуреваемые жаждой, посетители харчевни привыкли к подобным зрелищам, поэтому они, равнодушно посматривая на умирающего, спешили за массивные столы, где их ждали запотевшие кувшины, плохо прожаренные куски жирной баранины и серый хлеб грубого помола.
Полупустая днем, к вечеру харчевня наполнялась разношерстным людом. В просторной комнате с низким, закопченным потолком и темными, давно не мытыми стенами рядами стояли столы и скамейки. Посетители по большей части имели вид мрачный и суровый. Натруженные руки, усталые лица, настороженные глаза… Но по мере того, как живительная влага перетекала из кувшинов в желудки, на суровых физиономиях появлялись улыбки, завязывался оживленный разговор, все чаще слышался смех…
Постепенно веселье становилось все более непринужденным. Откуда-то появлялись легко одетые женщины, раскрашенные вызывающе и наивно, с откровенным, томным взглядом и многообещающей улыбкой. К полуночи кто-то из них уже танцевал на столе, демонстрируя обнаженное тело, — все еще стройное и притягательное, несмотря на бурную ночную жизнь. Иная, выхватив наметанным глазом посетителя, у которого еще имелись при себе деньги, садилась к нему на колени; удачливая девушка уводила пьяного гуляку в соседнее помещение, разделенное, как стойло для лошадей, на узкие отсеки.
В каждом отсеке имелась лежанка с грязным матрасом, набитым соломой — слежавшейся, утрамбованной многими спинами, локтями и коленями. Привычно предоставив пьяному, пропахшему застарелым потом ремесленнику усталые объятия, женщина затем прятала деньги и спешила в зал, надеясь найти хотя бы еще одного клиента.
Часто случалось так, что все лежанки оказывались заняты храпевшими, удовлетворившими пьяную похоть мужчинами, и тогда другие, еще полные вожделения, нетерпеливо сбрасывали бесчувственные тела на грязный, заплеванный пол. После чего торопливо срывали с себя одежду и, пуская слюни, бросались на потное, измятое тело проститутки, привычно принимавшей очередного мужчину.
К утру таверна наполнялась храпом, пьяным бормотанием, стонами… Те, у кого не хватило сил подняться и выйти на улицу в надежде доплестись до дома, спали вповалку — на скамьях, на столах, на полу…
В это время в харчевне больше не пахло жареным мясом и молодым вином — густая вонь пота, немытых, разгоряченных тел, мочи и полупереваренной пищи, изрыгнутой из чьего-то нестойкого желудка, наполняла помещение…
Утром слуги торопливо выпроваживали проспавшихся посетителей. Непроспавшихся выносили и укладывали, как вязанки хвороста, в переулке за углом. Затем, шатаясь от утомления, наскоро наводили порядок и бежали по домам — отсыпаться, чтобы к вечеру вновь услужливо разносить кувшины с вином и помятые, медные блюда с кусками плохо прожаренной баранины.
Именно в такую таверну — к толстому Асланкарибу — однажды вечером зашел необычный посетитель. В Шадизаре человек, прячущий лицо под низко надвинутым капюшоном и закутанный в плащ, не был редкостью, но этот гость выглядел настолько странно, что прохожие оборачивались ему вслед. Капюшон темного, просторного плаща был надвинут так низко, что скрывал не только лицо, но и подбородок. Словно бы под капюшоном и вовсе не было лица. Да и под плащом, просторным и мятым, казалось, скрывался не человек, а старое, корявое дерево. Обут незнакомец был в щегольские, мягкие сапоги на изящно изогнутом каблуке. Грязный, дешевый плащ и дорогие сапоги, низко надвинутый капюшон и странная, дергающаяся походка… Есть, над чем призадуматься.
Глядя на эту нелепую фигуру, можно было бы и рассмеяться, но почему-то никто из немногочисленных в ту пору посетителей не смеялся. Что-то помешало им раздвинуть губы в усмешке. Асланкариб тонким слухом уловил звон оружия, донесшийся из-под плаща незнакомца. И совсем пропало желание смеяться, когда посетитель низким, со странным присвистом голосом потребовал вина.
В таверне повисла напряженная, тягостная тишина. Казалось, должно случиться что-то необычное, страшное. Даже успевшие опьянеть завсегдатаи харчевни не решались продолжить разговор и, будто затаившись, ждали развязки.
Странный гость, расположившись в самом темном углу, неторопливо тянул вино. Вскоре перед ним стояли уже два пустых кувшина, и только тогда он потребовал мяса. Хозяин удовлетворенно кивнул — этот человек явно не из тех, что падают от пары кружек. Перед ним сидел не забулдыга, нацепивший спьяну плащ с чужого плеча.
Нет, это воин, спокойный, уверенный в своих силах, имеющий цель и знающий, что этой цели он достигнет. Вот только какова его цель? Зачем он появился тут — в небольшой харчевне на окраине города? Ищет кого-то? И голос… Асланкариб никак не мог понять, житель какой страны может говорить с такими необычными интонациями…
Насытившись, незнакомец жестом подозвал хозяина:
— Мне говорили, что у тебя в харчевне часто бывает киммериец по имени Конан.
— Бывал несколько раз… — осторожно ответил хитрый Асланкариб.
— Так вот, — продолжал гость, словно не слыша собеседника, — если он появится еще раз — известишь меня, я остановился неподалеку…
В этот момент — как бывает в затасканных историях, рассказываемых захмелевшими завсегдатаями харчевен — широко распахнулась дверь, и на пороге возник высокий, широкоплечий воин, по виду наемник, с темным, покрытым шрамами лицом и ярко-синими глазами.
Рядом стоял странного вида карлик с длинным, увенчанным бородавками, носом и спутанной бородой.
Тишина в таверне воцарилась такая, что стало слышно жужжание мух, нетерпеливо кружащих над мусорным ящиком. Время застыло. Асланкариб не успел еще закрыть рот, как странный незнакомец уже стоял перед дверью. В руке у него сверкал необычного вида клинок — лезвие загибалось не назад, как у сабли, а вперед, нависая над противником.
Несмотря на всю быстроту движений незнакомца, Асланкариб успел заметить, что рука, обхватившая эфес необычного оружия, была темной и корявой, словно бы покрытой мелкой чешуей.
— Конан! — прошипел незнакомец. — Наконец я нашел тебя!
— Кто ты? — спокойно спросил воин, отступая на улицу, и привычным движением обнажая огромный вороненый клинок.
Закутанная в плащ фигура скользнула следом.
— Я послан забрать твою жизнь!
Незнакомец взмахнул мечом. Конан без труда парировал удар и, приняв боевую стойку, приготовился к атаке.
— Не убивай его сразу, — посоветовал варвару карлик, преспокойно отходя в сторонку, — сперва нужно бы узнать, кто его послал, кто его хозяин, почему…
Дальнейшие его слова потонули в лязге стали. Незнакомец яростно атаковал, а Конан невозмутимо защищался, стараясь задеть ноги или руки противника. Странный гость фехтовал скверно, и Конану нетрудно было бы уже через несколько минут проткнуть мечом его скрытое под широким плащом тело. Но, проклятье, Хепат прав — нужно узнать, кто его послал!