Воительницы подчинились, хоть и без особого желания.
Не таясь, маленький отряд прошел через пустой лагерь. К тому времени бой у стен уже разгорелся вовсю, однако трудно было представить себе более бездарно организованный штурм. Кучки людей беспорядочно пытались приставить лестницы и вскарабкаться на стены; никто даже и не вспомнил о такой известной любому сотнику вещи, как прикрытие штурмовых отрядов лучниками и арбалетчиками. Конан видел, как осажденным одну за другой удалось переломить или опрокинуть семь или восемь лестниц. На киммерийца и его спутников никто не обращал внимания, хотя любой здравомыслящий командир обязан был бы встревожиться, увидав подобную компанию прогуливавшейся в своем тылу.
- Атакуем! - взревел Конан, бросаясь вперед с высоко поднятым мечом. Всемером они дружно ринулись вниз по склону невысокого, пологого холма. Клинки наголо!
До ворот оставалось не более одного полета стрелы. Вокруг толпилось с полтысячи осаждающих, большей частью - в серых крестьянских рубахах; лишь изредка мелькал начищенный доспех аргосского панцирника. Десятков пять крестьян посильнее и покряжистее раскачивали здоровенное бревно, равномерно ударяя им в трещащие ворота. С надвратных башен летели стрелы и камни, кто-то пытался лить кипяток - однако делалось это как-то вяло и без особого успеха. Конан мельком подумал, что на стенах стоят лишь дети да женщины, в то время как все мужчины, должно быть, ушли на сборный пункт пуантенской армии, чтобы встать под знамена с золотым стремительным леопардом...
Киммериец ждал, что на них тотчас же кинутся - однако вместо этого ряды атакующих расступились перед его неистовым натиском. Никто не преградил дорогу, никто даже не послал стрелу в их сторону; на лицах осаждающих, как мельком заметил киммериец, вспыхнула жестокая решимость, хищная радость, как будто перед их взорами появилось нечто, давно и безнадежно ожидаемое. Кто-то радостно вскрикнул, кто-то вскинул вверх копье; державшие таран тоже обернулись и разразились ликующими воплями. Командовавший ими аргосский сотник взмахнул рукой, таран с небывалой силой грянул в ворота, и одна из створок, не выдержав, распахнулась.
Прежде, чем Конан успел добежать до рядов осаждавших, напавшая на городок армия с ликующими воплями хлынула к воротам. Первые десятки ворвались внутрь.
"Что происходит?! - мелькнуло в голове Конана. - Я сплю, сошел с ума или это все опять козни Неведомых?!"
"Ну конечно же, последнее!" - внезапно услыхал он издевательский голос Зертрикса...
Пространство перед отрядом Конана мгновенно очистилось. Никто по-прежнему не пытался преградить ему дорогу, даже когда он подбежал к самим воротам. Сотня-другая врагов уже успела ворваться внутрь, остальные же, стараясь держаться подальше от Конана, дружно полезли на стены. Откуда-то появились и лучники, взявшие на прицел бойницы между зубцами.
Конан и его спутники ворвались в ворота. Неширокая улочка, начинавшаяся от них, была пуста; в пыли лежало несколько тел защитников города. Как и предполагал Конан, это были совсем зеленые мальчишки лет пятнадцати да совсем уж древние старики. Из-за ставень ближайших домишек на Конана глядели расширенные от ужаса глаза.
Киммериец в недоумении остановился на привратной площади. Сражаться тут было уже не с кем, враги как сквозь землю провалились. Никто не пытался ворваться внутрь через разломанные ворота и из-за спины Конана.
Вопли и лязг оружия доносились и справа и слева, однако прежде, чем киммериец успел предпринять хоть что-нибудь, его слуха достиг торжествующий, победный рев - враги перебрались через гребень стены и хлынули в город.
У Конана вырвалось страшное проклятье. Увлекая за собой воительниц и посланца Крома, он наугад бросился в боковой проулок. Прямо на него вывернулся какой-то человек с мечом, увидел Конана, дико заорал, не целясь замахнулся нелепым топором... Киммериец хотел лишь отвести удар и обезоружить крестьянина, однако сталь его клинка легко разрубила топорище и меч напрочь снес несчастному голову с плеч. Невозможно было даже понять, принадлежал ли он к нападавшим или к обороняющимся - и те и другие одеты были одинаково, опознать Конан мог только аргоссцев.
- Я сожалею, - вырвалось у Конана.
Откуда-то сверху свистнули стрелы. За каждой тянулся серый хвост дыма: ими собирались поджигать дома. Стены и крыши строений вокруг киммерийца и его отряда запылали, словно политые маслом. Из горящих зданий с воплем выскочила женщина, тащившая двух орущих младенцев; она исчезла в лабиринте между лачугами, и тут на пути у Конана впервые появились аргосские латники.
Посланец Крома вскинул руку, и шлем на голове переднего воина превратился в расплавленный металл; аргоссец завопил от нечеловеческой боли и, корчась, повалился на землю; его товарищи тотчас же бросились наутек.
- Надо уходить, Конан! - вцепилась ему в руку Белит. - Иначе сгорим тут живьем!
Она была права. Огонь распространялся со сверхъестественной скоростью. Оставался только один путь отступления - назад, к воротам.
Они благополучно выбрались из города: вне его стен не было видно ни одного воина. Похоже, все они оказались внутри, где сейчас огонь пожирал все и вся, не отличая защитников от осаждающих.
- Проклятье, я должен быть там! - нечеловеческим голосом взревел Конан.
К стене в разных местах было приставлено множество лестниц; ослепленный боевым безумием, Конан уже рванулся вперед, не думая даже, следуют ли за ним его спутники - и тут внезапно услыхал холодный, но в то же время и какой-то хихикающий голос горбуна:
"А тебе туда хода нет, хода нет, хода нет..."
И киммериец внезапно остановился, словно с разгону налетев на стену. Ноги просто отказывались нести его дальше.
"Тебе нельзя только туда, - продолжал тем временем неслышимый для остальных Зертрикс. - Я могу остановить тебя лишь трижды - и вот я уже один раз сделал это. Осталось еще два. Таково условие Высоких Богов, которое приказано было мне довести до тебя. Отчего-то желают они, чтобы это было бы тебе ведомо. Уезжай отсюда, Конан. Здесь ты уже никому не поможешь и ничего не изменишь. Туда, где сейчас еще идет бой, я тебя не пропущу. Помни о каре за невыполнение главной воли пославших тебя Сил!"
Охваченный черной яростью и безысходным отчаянием, не допускавший ранее, чтобы окружающие догадывались о его чувствах, киммериец упал на землю, впившись зубами в ее равнодушную неподатливую плоть.
Глава 7.
КОНН, СЫН КОНАНА
Тарантия полнилась самыми безумными слухами. Казалось, что весь мир сошел с ума. Вести с рубежей день ото дня становились все тревожнее: отовсюду приходили известия о все новых и новых вторгнувшихся армадах. Гонцы летели со срочными эстафетами, и читавший их документы молодой король становился чернее тучи.
На западе пикты перешли через Громовую реку и осадили Велитреум. Другая их орда валила прямиком через Боссонские топи на Галпаран. Несмотря на отчаянное сопротивление боссонцев, враг с каждым днем продвигался все дальше и дальше.
На юго-западе зингарские легионы шли вверх по течению Ширки. Левое их крыло нацеливалось на Танасул, центр же и правое наступали прямиком на Аквилонскую столицу. На юге аргоссцы вместе с частью примкнувших к ним зингарцев перешли Алиману и вторглись в Пуантен. Войска королей Офира и Кофа наступали на Шамар; в тыл обороняющим этот город аквилонцам нацелились армии Немедии. И лишь на севере и северо-востоке все пока оставалось спокойно.
Последний день принес новые беды. Стигийский флот покинул Кеми и взял курс на Мессантию. Аквилонские разведчики добыли эти сведения ценой собственных жизней; однако и это было еще не все. Многочисленные шемитские отряды перешли аргосскую границу, боясь опоздать к дележу богатой аквилонской добычи, и аргоссцы спокойно пропустили через свои рубежи исконных врагов этого приморского королевства. Старые недруги объединились, чтобы нести смерть в аквилонские пределы.
В королевском дворце, что стоял в самом сердце Тарантии, царила гнетущая тишина. И хотя по-прежнему гордо и бесстрастно несли свою стражу прославленные Черные Драконы, личная гвардия Конана, а теперь принадлежавшая его сыну; по-прежнему сплошной вереницей к дворцу неслись пропыленные усталые гонцы на загнанных лошадях, и один за другим на рубежи уходили свежие полки, горожане чувствовали, что дела государства очень и очень плохи.