– А что стало с этим человеком, которого наняла твоя сестра? – глухо спросил Конан.
– Он был пленен… и подвергнут ужасным пыткам для вознесения Сета, потом душа смелого воина была вырвана из еще живого тела и обращена в кошмарного демона… Исторгавшиеся из его уст крики до сих пор звучат в моих ушах… – Айана остановилась и закрыла лицо ладонями, борясь с подступающими слезами.
– Что ж, он умер, как должно воину, – после некоторого молчания произнес Конан. – Ради того, чтобы тебя оплакала столь прекрасная женщина, может, и не жаль будет расстаться с жизнью!
– Что ты говоришь… – ужаснулась Айана.
– Не разражаться же мне рыданиями, – огрызнулся киммериец. – Поневоле приходится отыскивать приятное даже в таком случае…
Они умолкли, погруженные каждый в свои мысли. Нельзя сказать, что настроение киммерийца хотя бы отдаленно напоминало то, с каким он принимал полную пригоршню золота в таверне Абулетеса…
– Ну хорошо, – нарушил наконец тишину Конан. – Но ты, женщина, во-первых, слишком много думаешь о неизбежности конца, а во-вторых, сама же его и приближаешь – своим молчанием. Если ты хочешь, чтобы я и вправду вступил в бой за тебя, – хотя, видит Кром, ума не приложу, какая мне от этого будет выгода! – ты должна рассказать мне все, что тебе известно о слугах Сета. Я уже в третий раз повторяю тебе одно и то же, и, клянусь пламенем Митры, мое терпение вот-вот иссякнет! Давай, начинай, я слушаю – выкладывай все, даже самые мелкие детали. Кто они такие, сколько их, во плоти ли они или призраки, чем и как сражаются – все, все, что помнишь!
– Конан, я расскажу тебе все, что знаю… но чуть позже. – Айана вдруг понизила голос. – Мы пришли. Перед тобой – Древо-Отец свайолей…
Они стояли на краю небольшой прогалины. Ее покрывала густая и мягкая трава с пушистыми метелками сверху; вид этих метелок так и манил прилечь – казалось, ложе из них будет мягче любой перины. А в самой середине круглой поляны, окруженной со всех сторон густыми рядами свайолей, стоял еще один, раза в два выше и толще остальных, из-под основания его могучего ствола брал начало небольшой ручеек. Конану в первый момент показалось, что это Древо-Отец ничем, кроме размера, не отличается от прочих встреченных им в этой роще, – однако он думал так лишь до тех пор, пока не раздвинулись серебряные листья и на Конана не взглянуло лицо этого свайоля. Киммериец не мог похвастаться утонченностью чувств и остро развитым состраданием. Он терпеть не мог нищих и прочую побирающуюся братию, которой полны были улицы гиборийских городов. Но на сей раз…
Лицо Древа-Отца было и впрямь лицом древнего, очень много пожившего и повидавшего старика. Громадные незамутненные глаза смотрели прямо в самую душу Конана; и киммериец вновь, как и в первые мгновения после того, как он очутился в роще, остро ощутил глубокое, исконное родство между этим местом и тем, что он привык считать своим домом, со всем лучшим в Киммерии, Стране глубокой ночи, как ее называли древние авторы.
Глаза Отца свайолей были полны непреходящей боли. Эту боль Конан не смог бы ни выразить в словах, ни даже хотя бы представить себе. Никакой человек не вынес бы подобного. Тысячи раз Отец умирал. Тысячи раз он воскресал – лишь для того, чтобы умереть снова со следующим своим сыном, погибавшим от руки ужасных порождений безжалостного Сета. И Конан вдруг почувствовал, что у него перехватило горло.
Пытаясь скрыть волнение, киммериец почтительно поклонился, искренне выказывая уважение к мудрой старости. Спустя мгновение он распрямился – и услыхал спокойный и печальный, чуть глуховатый голос, исходивший из середины ствола свайоля, хотя никакого рта там не было.
– Привет тебе, сын человеческий, Конан из Киммерии, я, Прародитель свайолей, прошу у тебя прощения за невольный обман, к которому прибегла наша Хранительница, чтобы только заполучить тебя сюда. Ты – наша последняя надежда. Посвященные, братство Зеленого храма, – увы, слабо, его адепты привыкли держать в руках стило, а не меч. Если ты потерпишь неудачу – всех нас будет ждать ужасный конец, но, поистине, даже он лучше, чем видеть то, что сделают со светлым и радостным миром эти исчадия Тьмы!
– Я буду сражаться за вас, – внезапно вырвалось у Конана, вырвалось столь неожиданно, что он сам в первый момент удивился своим словам; однако затем вдруг настало удивительное, глубокое успокоение, и он понял, что сделал то, что должно. «Кром, вразуми меня!»
Вокруг могучей шеи киммерийца внезапно обвились мягкие, пахнущие дурманящей лесной травой руки Айаны, теплые и ласковые губы прижались к его губам… и Конан внезапно отстранился. Совершенно невозможно заниматься этим в подобном месте, где за тобой подглядывает каждое дерево…