Эйольв, облаченный в привычный кавалерийский доспех, дрался в рядах панцирников на правом фланге, стремясь ни на шаг не отстать от Сапсана. Сами боги были в те минуты на стороне аквилонцев — за ночь мороз крепко схватил предательский снег, создав великолепный плац для удара тяжелой конницы. Варвары, мастера одиночного боя, и грозные в бушующей стае, понятия не имели о воинском строе. Они раз за разом бились в несокрушимую стену щитов нордхеймцев и легионеров. Стена прогибалась, пятилась, но на место павших вставали раненые из второй линии, и фронт держался, стянув на себя основные киммерийские силы. А панцирные клинья получили возможность сделать то, что они умели лучше всех в обитаемом мире.
Два молота обрушились на фланги черноголовой орды. Не нарушая строя, побросав копья с нанизанными на них трупами варваров, аквилонские рыцари развернулись и, рубя длинными мечами, пошли сжимать железные объятия.
Эйольв, поднимая коня на дыбы и обрушивая на голову подвернувшегося киммерийца меч, восторженно кричал, славя Черного Ястреба Пограничья. Железная дисциплина и воинское искусство брали верх над первобытным хаосом.
Атли дрался в первом ряду своей быстро тающей дружины. Наконец-то он видел перед собой ненавистных врагов, ощущал локтем соседей в строю и рубил, рубил, поминутно одергивая рвущихся вперед ваниров:
— Сомкнуть щиты! Выровнять ряд! Эй, там, оттащите Рульфа! Заснули, рыжебородые, заткните дыру!
Армия цивилизованных стран, охваченная со всех сторон, изможденная, без резервов, побежала бы. Но киммерийцам было все равно, как драться с захватчиками — когда они прямо перед ними или со всех сторон. Они гибли десятками под копытами коней, их целыми отрядами выкашивали боссонские лучники, их рубили ваниры, мстя за недавний позор, но киммерийцы не бежали.
И чаша весов вновь качнулась. Натиск малочисленной аквилонской армии иссяк. Предел последних сил был пройден, теперь даже сам Митра, явись он вдруг на поле боя, не смог бы поднять их на новый натиск.
— Все, конец! — закричал Сапсан Эйольву и ринулся в самую гущу киммерийцев, размахивая мечом.
Прежде чем меч был выбит из ослабевшей руки и его стащили с падающего набок коня, Сапсан зарубил многих. Так погиб паладин аквилонской границы.
С той поры внутренние области королевства не знали покоя от набегов пиктов и северян. Мир в этих краях воцарился лишь при царствовании короля-варвара.
Но до этого было еще далеко.
Вокруг тела своего командира полег Северный Легион, весь до последнего бойца. Ни один не повернул вспять, когда нордхеймцы попятились, а аквилонская кавалерия стала рысью выходить из боя, чтобы перестроиться. Это отступление плавно перешло в бегство.
На плечах аквилонцев и ваниров киммерийцы врывались в распахнутые ворота Венариума. Атли, собрав вокруг себя несколько десятков бойцов, среди которых были и спешенные рыцари, и наемники, сдерживал натиск, надеясь захлопнуть железные створки. Он снес голову одному из нападающих, подрезал ноги другому, отшвырнул щитом третьего и вдруг в толпе варваров разглядел знакомые черты.
— Это Конан, — закричал Эйольв, дравшийся здесь же. Он решил умереть, не спасая свою жизнь бегством, к тому же в горячке сечи ему казалось, что на бегство сил у него больше нет.
— А, рыжебородый, я все же нашел тебя! — закричал Конан и бросился на убийцу своего клана.
Дальше вихрь боя разлучил Эйольва и командира наемников. Он отбивался уже во внутреннем дворике, а в ворота врывались все новые и новые отряды киммерийцев. В руках у них были факелы. Кто-то тащил бревна, чтобы высаживать двери башен, где затворились последние защитники Венариума.
В голове Эйольва распустился громадный огненный цветок — он заорал так, как никогда в жизни, и бешено вращая мечом, устремился к воротам. Каким-то чудом ему удалось прорубиться сквозь поток черноголовых врагов, которые, увидев кровавую пену на его губах и остекленелые глаза, расступались перед ним, как перед самим Диким Охотником. И в воротах, среди груды изрубленных тел, он увидел Атли. Шлем слетел с головы ванира, и рыжие кудри трепал ветер. Меч его был сломан, а напротив него стоял Конан. Варвар не обратил внимания на появление Эйольва. В тот миг паж мог ударить его в спину, но в руках была свинцовая тяжесть, и меча было не поднять. Кровавая пелена медленно сходила с его лица.
Конан протянул к Атли руку, в которой была зажата знакомая аквилонцу ржавая полоса:
— Узнаешь, Атли? Это работа киммерийского кузнеца, которого ты убил прямо у горна.
— Ну и что с того, выродок, — прохрипел ванир, направляя в грудь киммерийца обломок меча. — Тебе только и драться такими железяками. Хоть мой меч и сломался об эту штуку…
— А с твоего шлема я посбивал дурацкие рога, — докончил за него Конан. — Так что теперь ты отправишься вслед своей дружине, в Воды Забвения. Ты крепко держишь меч, Атли? — спросил он с внезапным интересом и опустил свое жуткое оружие.
— А как же! — прорычал Атли, и пальцы его на скользкой от крови рукояти побелели от напряжения.
— Хорошо! — с удовлетворением сказал Конан и, выпустив из рук стальную полосу, пнул ванира в голень.
Глаза Атли метнулись вниз, потом вверх, он замахнулся… И тогда Конан, бросившись вперед, ударил его пальцами в глаза.
— О Митра! — прошептал Эйольв.
Конан отбросил в сторону мертвого наемника, с отвращением вытер об одежду пальцы и повернулся к Эйольву.
— А, это ты, южанин. Дай-ка сюда меч. Итак, ты последний защитник крепости, и ты — мой пленник. Дядя твой, наверное, уже мертв, так что насчет выкупа я прогадал. Ничего не поделаешь, придется отпустить тебя на родину… Кром один только ведает, где она, эта твоя Антуя… Но это потом. После того, как мы сотрем с лица земли Венариум.
Послесловие
Сага об Эйольве
Крепость действительно была стерта с лица, и там поселились призраки. Конан, ставший знаменитым в родной Киммерии, отправил молодого дворянина в Аквилонию, вместе с ранеными, захваченными в плен, среди которых оказался и уцелевший чудом Троцеро Пуантенский… но этим двоим предстояло познакомиться лишь много позже.
Черноголовые варвары не пощадили лишь ваниров.
А затем кланы разбрелись по пустошам. Голова знаменитого Сапсана была водружена на Кровавое Копье и установлена на горе Бен Морг, чтобы тешить взор Крома.
Как явствует из истории Конана-Завоевателя, лишившись своего клана, он отправился в цивилизованный мир, и там началось его восхождение к трону. По крайней мере так об этом повествуют немедийские хроники.
Ваны, лишенные удачливого вождя, который мог бы объединить их разрозненные племена, вновь скатились к кровавым междоусобицам, заодно поставляя наемников всем воюющим армиям Севера.
А Эйольв, навсегда преисполнившись отвращением к войнам и сражениям, посвятил себя делу совсем не почетному для дворянина и сделался великим путешественником и первопроходцем хайборийского мира.
Он был первым из цивилизованных людей, кто пересек с севера на юг таинственную Вендию, побывал в землях за морем Вилайет. Анналы утверждают также, что он дохо-дил с караванами купцов и до границ Кхитая. Спустя немало лет, когда Конан, будучи уже королем Аквилонии, встретил великого путешественника, то едва узнал в могучем мужчине, одетом на восточный манер и носившем к тому времени титул герцога Пеллийского, своего бывшего пленника Эйольва.
Эйольв Пеллийский стал придворным короля Конана Первого. И когда Немедийское королевство напало на Аквилонию, и Конан, беспомощный, в своем шатре клял всех богов, опутанный тенетами ахеронской магии, именно сотнику пеллийских копейщиков, а таково было звание советника короля в армии, было поручено пойти впереди королевских войск облаченным в черные доспехи своего короля — и погибнуть.
Так закончились земные пути Эйольва Пеллийского, носившего прозвание Валлан, данное ему королем Конаном, — что по-киммерийски означает Пленный