Сивитри вытерла пот на своем бледном влажном лице. Она ни поднялась, ни достала свой меч.
— Это, — сказал Тодж, протягивая ей крышку. Он повернул свое лицо к Конану, холодно смотрящего на него. — Никакой человек не может победить меня в бою, киммериец, ты были бы болваном, чтобы попытаться… ах, Белл! — он вздрогнул от очевидной боли.
Рука Сивитри унеслась от крышки, к рукоятке кинжала, который выступал из одежд Тоджа. Она поворачивала лезвие в его груди, пихая так сильно, чтобы остриё проникло в обертки ткани и рубашку ниже, скользя в плоть.
Челюсти Конана открылись от удивления. Убийца булькал и свалился, цепляясь за распространившуюся окраску, которая впитывала его туника. Он замерзал немедленно в той позе, глаза остекленело покрывались поволокой.
Сивитри вытащила руку из одежд Тоджа, с ее пальцами, сжатыми вокруг рукоятки Красной Гадюки, кинжала убийцы. Она плюнула в неподвижное лицо бледного волшебника.
— Возможно никакой мужчина, не победил тебя, — сказала она, открывая другой рукой крышку фляги, которую предложил Тодж. — Но где мужчина терпит неудачу, женщина может преуспеть.
Она приложила свой палец в пасту, изъяла микстуру и глотнула это с гримасой.
— Хорошее избавление, — проворчал Конан. Он перевернул Тоджа на спину и встал на колени, чтобы проверить пульс на шее. Едва его пальцы коснулись кожи туранца, как он отдёрнул назад свою руку и забормотал проклятие.
— Укус Красной Гадюки — укус ледяной смерти, — сказала Сивитри, кривя губы.
— Если бы Тодж не поддался на мою уловку, возможно, ты бы почувствовал ее сковывающий эффект. Я не знаю, как Тодж достиг обладания этим, последнее, что я знала, кинжал был украден от храма в Луксуре и переместился в гильдию Мессантии.
Она опустила пустую крышку и протерла виски. Конан следил за оружием подозрительно.
— Луксур? Без сомнения оружие такой неестественной силы конечно осквернено некоторыми стигийскими смертельными заклятиями, — сказал он.
— Хорошо, что это, оказалось отравой для Тоджа. По крайней мере, мы свободны от него теперь! Все же мы ещё должны разделаться с магом — дневной свет почти исчез.
Конан протянул руку к Сивитри.
— Ты можешь продолжить? Сивитри вздохнула, когда Конан потянулся поставить ее на ноги. Тогда она опустилась назад на песок.
— Еще нет, — она вздрогнула. — Следующим днем я могу выздороветь, если то противоядие мерзкого вкуса поборет яд Тоджа достаточно быстро.
— Его план, возможно, сработает, — размышлял Конан. — Та Красная Гадюка — хотя столь же опасна чарами, относительно противника — кажется удобным оружием для убийства мага. Я бы не прочь вонзить это в живот Toт-Амона.
— И если он убежит с реликтом прежде, чем мы достигнем его, Конан, что тогда? Я не могу поехать, моя голова в огне лихорадки.
— Кром, женщина! С тобой это всегда что ли будет? Человек должен сделать то, что его нутро или его сердце говорят ему делать, и последствия будь проклятыми! Я не буду затемнять свои мысли вопросом «что будет»! Ты отдыхай здесь и выздоравливай, — сказал он, наклоняясь, чтобы взять рубиновый кинжал. — Пока я доказываю цену плана Тоджа. У меня есть обещание, данное тебе, и никакая стигийская свинья не может отклонить меня, когда полная комната золота ждет меня. Есть способ узнать, скрывается ли Toт-Амон все еще внутри тех стен, или ничего, но песок и кость часто посещающих эти руины.
— Никакое золото не стоит смерти, Конан. И если у стигийца уже будет статуя, то Нефрит никогда не будет обладать ею.
— Если там кто-то сегодня умрет, то именно Toт-Амон сделает это. Жди меня здесь до утра. И не забудь слова Карантеса, которые могут все же оказаться истинными. На восходе солнца я поеду назад к Саридису с тобой, или я буду в бездне! Сказав это, он прыгнул в седло и направил свою лошадь полным галопом к скелетам, нагроможденным в тенях позади белой мраморной башни.
18. Зловещий древний Бог