– Это да, – важно согласился Исайаб. – Чего-чего, а могил у нас хватает!.. – Сморгнул и поправился: – Хотя, к-конечно, не столько, сколько в Стигии, за рекой. Там больше выстроено д-домов для мертвых, чем для живых! Эти змеепоклонники на могилах просто свихнулись. Громоздят одну на другую и сносят целые города, чтобы дать место м-мертвым... Безобразие и только! – Тут он задумался на какое-то время, потом вздохнул: – Чего д-доброго, и у нас в Шеме то же устроят, если учение пророка Хораспеса и дальше будет распространяться... – Вор погладил бороду, словно пытаясь вспомнить, о чем только что шла речь. – Ах да! Так вот, могил у нас и точно не обобраться. Беда только, большинство из них... как бы это сказать... больно уж хорошо охраняется. То ли дело было раньше, грабь – не хочу! Теперь не то. Напридумывали законов...
– Ты хочешь сказать, – спросил Конан, – что народ помнит и любит своих прежних правителей?
– Ха!.. Нет, конечно! Все дело в жречестве... Оно могущественно. И бдительно следит за могилами. А тут еще этот Хораспес... Наслушались его и учредили особую могильную стражу! С ук-казанием резать уши и носы святотатцам и сажать их на колья... Во дела, а?
Конан поинтересовался:
– Что же это за Хораспее, от которого, как я посмотрю, вам, ворам, совсем не стало житья?
– Он-то? Да просто странствующий пророк. Плохо то, что его стали охотно слушать при дворах Шема. А он знай себе воспевает прелести потустороннего мира и заодно проповедует последние новшества в устройстве усыпальниц и бальзамировании трупов. Несколько лет назад его пригрел царь Ибнизаб, властитель моего родного города – Абеддраха. Наслушавшись пророка, царь взялся за возведение величайшей в Шеме монументальной могилы! Последнее время здоровье царя серьезно пошатнулось. Он гонит строительство вовсю, а Хораспес получает в городских делах все больше власти...
– Могилы... памятники... – брезгливо пробормотал Конан. – Кром! Что за чепуха! Никогда не пойму, что за радость воздвигать пустопорожние монументы собственному тщеславию. То ли дело в моей стране! Поставят столб, воткнут меч – и довольно!.. – Он пожал плечами, подумал и добавил: – Ну, может, украсят несколькими вражескими черепами...
– Эти гробницы-переростки – как прыщи на лице Шема! – вмешался ехавший поблизости Азрафель. Юноша еще хмурился после столкновения с Осгаром. – Они возведены потом и кровью крестьян, я уж молчу про то, что вместо них можно было построить что-нибудь гораздо более полезное! А то знай только душат налогами мелких землевладельцев!.. – Молодой шемит зло тряхнул головой, так что в мочке уха ярко вспыхнула серьга. – Вот и я из-за придури Ибнизаба остался без наследства и заделался вором!.. А сколько еще таких!
Исайаб передернул плечами.
– Лично я, – сказал он, – не стал бы так уж огульно хаять эти, как ты изящно выразился, гробницы-переростки. Они дают работу и хлеб массе людей. Идут в оборот деньги, которые иначе валялись бы мертвым грузом в царской сокровищнице. А так они понемножечку оседают в самых разных карманах... В том числе и в наших, хе-хе... – Шемит лукаво улыбнулся Конану и подмигнул Азрафелю. – Однако цель, тут я согласен, пустопорожняя. Тащить с собой в могилу целую пропасть сокровищ, припасов, оружия... Живых слуг и наложниц! Не вдруг и поймешь, каким образом распространилась подобная мода... – Он задумался, накручивая бороду на палец. Потом сказал: – Стигийское влияние, надобно полагать. А Хораспес – вроде глашатая. Стигия, спору нет, страна большая и могущественная... хотя и не всеми любимая. С таким-то соседом за рекой... Ага! Смотрите! Вот как раз то, о чем я говорю.
Конан посмотрел туда, куда указывал вытянутый палец Исайаба. Дорога уже некоторое время вела под уклон, и вот деревья неожиданно расступились и с крутого каменистого склона холма открылся замечательный вид.
Перед путниками раскинулась долина великой реки Стикс. Болотистые желто-зеленые равнины тянулись на запад до самого горизонта, где голубая дымка, окутавшая даль, сливалась с облаками. По левую руку, точно океан, раскинулась подернутая туманом грязно-зеленая гладь Последней Реки. За ней, далеко-далеко, поднимались из тумана граненые вершины полудюжины пирамид самых разных размеров. Конан знал, что это такое. Перед ним были видимые с громадного расстояния надгробия стигийских правителей. Древние символы еще более древней страны, простиравшейся от речного берега до призрачных джунглей Черных Королевств.
– Как видишь, киммериец, мощь и великолепие Стигийской державы все время у нас перед глазами, – вздохнул Исайаб. – И все-таки мне как-то больше по душе наши, шемитские, просвещенные нравы... Да, кстати, – во-он там Абеддрах, куда мы и направляемся.
Он вытянул руку вправо, туда, где местность повышалась, кладя естественную границу зеленым болотистым низменностям. В той стороне виднелась внушительная стена с башенками, а из-за нее торчали плотно притиснутые друг к другу белые купола. Собственно город казался удивительно компактным и как бы даже вытянутым вверх; от центра в разные стороны, точно спицы колеса, расходились беловатые улицы и сверкающие на солнце каналы. Вне стен, вдоль каналов, простирались обширные выселки, выстроенные как Бог на душу положит и ничем не защищенные от врага. Со стороны материка выселки выглядели очень прилично: добротные дома, широкие улицы, тянущиеся куда-то в холмы. Вот только с точки зрения обороны все это опять-таки никуда не годилось.
– Вон там, позади города, и находятся кладбища, – пояснил Исайаб. – Ради нового замысла царя там снесли целые кварталы трущоб. Зато какой памятник будет!
Вдали действительно виднелся чудовищный котлован, лишь частично скрытый от взгляда городскими постройками.
– Какое великолепие, правда, Конан? – сияя, обратилась к подъехавшему киммерийцу Зефрити. Она даже спустилась с седла, чтобы вдосталь налюбоваться открывшейся панорамой. – Здесь даже красивее, чем на моей родной стороне реки. Да и народ не так страдает под властью жрецов, с их благочестием и высокомерием! – Тут она выразительно повела плечиком. – У нас в Стигии запрещены публичные танцы, так что меня, скорее всего, ждал бы сераль какого-нибудь богатея при власти. Здесь, в Шеме, куда больше свободы! В счастливой стране ты родился, Исайаб!
– Мой покойный отец вряд ли согласился бы с этим, – сказал Азрафель. – Его утопили в оросительном канале. И за что? За то, что попробовал утаить немножко денег из несусветного налога, который требовали с него Ибнизабовы сборщики податей! – Говоря так, юноша сохранял видимость спокойствия, только в голосе звенел гнев. – Нынче в Абеддрахе вольготно живется одним благороднорожденным. Или хитрым, – добавил он, метнув прицельный взгляд в сторону Осгара.
– А по мне, парень, – примирительно проговорил Исайаб, – нет такого уголка на свете, где правители не сидели бы у простого люда на шее. В этом смысле Абеддрах еще не худшее место...
– Я все же думаю, что этот город великолепен! – перебила Зефрити, привыкшая быть в центре внимания. – Где, спрашивается, у себя дома я нашла бы столько поклонников моего искусства? Да оно просто пропадало бы втуне! А здесь я живу не тужу у Осгара за спиной, и целая страна меня знает! Завтра же вечером, Конан, ты непременно увидишь, как я танцую! У меня и нога уже совсем прошла!
Стигийка сверкнула глазами и сделала шаг. Всего один коротенький шаг. Но при этом ее бедра совершили движение столь неописуемо волнующее, что мужчины замолкли, как по команде.
Даже Осгар, еще сидевший в седле, оторвался от созерцания чарующего пейзажа и посмотрел на свою еще более очаровательную возлюбленную.
– Зефрити, – сказал он, – зачем тащить человека туда, куда он, может, вовсе и не собирался? Конан, по-моему, совсем не думал путешествовать с нами на равнины. Или как, киммериец? – И он со значением повел глазами на собрата-северянина.
– Я в самом деле не отказался бы посмотреть эту часть страны, – проговорил Конан. – Места тут, кажется, неплохие. Красивые.
Исайаб разразился жеребячьим хохотом, но Осгар игнорировал его смех.