— Прости. Жаль твоих родных. Но ведь погибли, наверное, не только они?
— Нет, конечно. Во всей нашей деревне не осталось ни единого живого человека. Мужчин забрали, остальных, с точки зрения их главаря не представляющих ценности — даже грудных детей в люльках! — просто убили. Я… — тут женщина прикусила губу, и ей удалось сдержать рыдание, но слёзы так и побежали по загоревшим щекам, прокладывая две блестящие в свете костра дорожки. Конан, внешне оставаясь всё так же спокоен, спросил:
— Но кто же тогда эти люди, что сейчас были с тобой?
— А, это… Это те, кто ездил со мной к султану. Делегация, так сказать. Старейшины. Хоким — ну, глава нашей деревни. Ну, и я — старейшины и жители посчитали, что у меня достаточно… красивая внешность, и меня, с разрешения родителей… — женщина замолчала, опять кусая губы. Но Конан и так всё понял:
— Они хотели предложить тебя, как дар или взятку, в гарем султана. В обмен на войско?
— Да. — А вот теперь женщина не сдерживала громких рыданий и не играла. Похоже, к горю за убитых родных добавилась и горечь от уязвлённого самолюбия — что не «произвела», так сказать… Слушать было тяжело.
Конан вздохнул. Но слёз и всхлипов женщины прерывать не торопился. И только когда рыдания стихли, сказал:
— Я — ты права! — беспринципный и циничный наёмник. Прожжёный прагматик и реалист. Но ещё я сейчас — самый, наверное, востребованный и умелый воин на всю Ойкумену. Я не привык скромничать. И если я говорю, что если кто и справится с вашим монстром-магом, так это я, то, значит, скорее всего, так оно и есть. То есть, по идее, вам с вашими старейшинами нужно было не нападать на меня, а наоборот — всячески способствовать. Успеху моей миссии. Какого же… э-э… Неграла?!
— Но Конан! Мы же не знали, что это — ты! Мы думали — обычный путник.
— А за каким, Бэл его задери, чёртом вам нападать на «обычных путников»?
— Ну как — за каким?! Во-первых, отобрать его припасы. А во-вторых, привлечь хоть так внимание сволочи Мехмета к нашей деревне! Ведь мы собирались, как уже делали, оставить такие следы, будто тебя растерзали порасплодившиеся и поразбежавшиеся на всю округу — твари-ящеры!
— То есть вы наивно полагали, что ваш Мехмет Шестой заморочится уничтожением тварей лишь для того, чтоб поддержать свой «международный авторитет» и добрососедские отношения с купечеством других стран, о безопасности которых он якобы таким способом заботится?
— Ну… Да! А как бы мы ещё могли убедить его в том, что убить расплодившихся тварей необходимо?! — сейчас, когда она вновь пришла в возбуждение, Конан отметил, что она и правда недурна собой. И даже — весьма недурна. Только вот завзятая очень. И злая на весь свет. Впрочем, это, похоже, не её вина.
Вместо ответа Конан просто вздохнул. Но всё же счёл нужным пояснить:
— Раз ты слышала обо мне, кое о чём должна знать. Разумеется, в силу специфики своей работы я встречался и с султанами, и с падишахами, и с царями, и королями, и со всей прочей кликой высокородных правителей и их чиновников. Поверь: я неплохо знаю эту братию. В какой бы стране это ни происходило, система везде одна и та же. Если что и интересует правителя в первую очередь — так это своя жизнь и жизнь родных и близких. Наследников. Чтоб всем они были обеспечены. Ну, ещё сооружение помпезных личных дворцов — для престижа. И крепостной стены столицы — для безопасности.
А что беспокоит таких правителей в последнюю очередь — так это жизнь и интересы народа их страны. То есть тех, кто, по сути, кормит и обеспечивает, так сказать, материальные блага и самому правителю, и его родным и наследникам. Печально, но это почти повсеместно так. Я, конечно, не рад такому положению дел. Но делать в этом смысле ничего не могу да и не собираюсь. Я простой наёмник. Солдат удачи, а не вот именно — Бог, чтоб вразумлять или «восстанавливать справедливость»! Но!
Приятные на ощупь и на зуб круглые золотые блестяшки, на которые я могу вести весёлое и приятное существование, водятся, к сожалению, только у тех, кто тем или иным способом обобрал свой — или чужой, если речь о каком-нибудь сатрапе! — народ.
Извини. Призвать к порядку местных султанов и бюрократов — не моя проблема.
— Понятно. Собственно, я и не претендовала. А что тогда — твоя проблема?