— Сейчас — выспаться. А дальше — то есть завтра — продолжить своё путешествие во дворец султана Мехмета Шестого. И предложить там свои услуги. Ему или вашему деловому вазиру, если его Величество опять окажется… Болен. Или недееспособен.
— Да, ты прав. Султан наш в последнее время… Сдал. Если можно так сказать. Ну, или попросту спился и превратился в маразматика-импотента, если верить грязным сплетням, что распускают про него слуги этого самого вазира. Не без умысла, как я полагаю. И прогулок по стране его Величество больше не делает — из-за опасности, которую якобы представляет для него «свежий воздух»! Малярии он боится. Но вот насчёт того, что делать всё это, то есть — изолировать султана и клеветать на него — придумал сам вазир… Ха!
Скорее, его любовница, про которую чуть ли не открыто говорят все — любимая жёнушка нашего Мехмета!.. Сука, кстати, редкостная! Это она меня и… — женщина прикусила язычок и замолчала.
— Знаешь что… Закулисные интриги, борьба за власть, свержение существующего султана или помощь в усаживании на ваш трон и, соответственно, на ваши, народа, шеи нового нахлебника или нахлебницы — тоже не моя задача. Моя задача — сделать работу и получить за неё деньги. И свалить отсюда туда, где я смогу их спокойно прогулять. Всё.
— Циник. И прагматик.
— В твоих устах это звучит как комплимент. Ладно. Заболтались мы что-то — а мне нужно выспаться. А то уже три часа как зашло солнце, а я из-за вас глаз не сомкнул. Это не способствует. Моему товарному виду. И боевой форме. Так что если обещаешь не мешать и не пытаться прикончить меня, могу снова отвязать тебе руки от ног, чтоб могла улечься поудобней. И даже кляп вставлять не буду. Так как?
— А как насчёт — совсем развязать? А то у меня руки уже затекли.
— Ага, смешно. — Конан для виду покудахтал, изображая смех.
— Скотина бессердечная.
Ну, тут уж Конан захохотал в голос. Женщина буркнула:
— Ладно уж. Обещаю.
— Я рад. Но — не устраивает. В таком виде. Как насчёт клятвы? С упоминанием имени кого положено при клятве? — Конана так просто было не поймать.
— Клянусь именем Мирты Пресветлого не пытаться тебя убить. И не шуметь.
— Хорошо. — Варвар неторопливо разрезал верёвки, стягивающие в узел гибкое тоненькое тело. Пленница с видимым облегчением распрямила туловище, покряхтев и подвигав им по песку. На лице уже не было ни злости, ни горечи. Конан сказал:
— Спокойной ночи. Как, кстати, тебя зовут-то?
— Резеда.
— Ну, значит, спокойной ночи, Резеда.
— Спокойной ночи, Конан-киммериец.
3
Разбудило Конана снова солнце — он обнаружил, что оно умудрилось уже подняться над невысокими холмами степи-пустыни и теперь светит ему прямо в глаз.
Поморгав, он сел. Огляделся. Странно, но тело его пленницы очень даже мирно лежало на том самом месте, где он его оставил, и даже действительно молчало. Хотя чёрные миндалевидные глаза уже моргали на него. Выражения их, однако, Конан не понял. Как и странных ноток в интонации голоса, когда её ярко-алые губы вдруг раскрылись:
— Доброе утро, Конан-киммериец.
— Доброе утро, Резеда. Знаешь, я привык, чтоб меня называли просто — Конан. Да так и проще и быстрее.
— Хорошо. Тогда и я буду тебя так называть.
— Недолго, надеюсь. Потому что по здравому размышлению я решил отпустить тебя. Да и что бы я стал с тобой делать? Продал бы какому-нибудь караван-баши или торговцу, в рабство? Ха!
— Смотрю, ты уже всё обдумал и решил. А меня ты не забыл спросить?
— И о чём же это я должен был у тебя спросить?! — Конан решил проблему недоумения традиционно — почесав в затылке.
— Как — о чём?! Захочу ли я оставить тебя и свалить куда-то во мглу преданий. А я вот — не захочу!
— То есть? — теперь Конан и правда был удивлён не на шутку.
— То есть я остаюсь с тобой, мой сильный, большой, но непонятливый друг. Собственно, это ты вынуждаешь меня принять такое решение!
— Я?!
— А кто же?! Лишил меня последних возможностей к добыванию пропитания, убил тех, кто меня защищал, и отлично знаешь теперь, что податься-то мне — не к кому! Вот и получается, что теперь ты должен обо мне заботиться, и я теперь — твоя новая напарница!
Конан покудахтал, изображая в очередной раз смех, хотя ему сейчас было вовсе не смешно. Однако он вынужден был изобразить ироничное веселье, потому что нужно же хоть как-то сохранить лицо. А тяжело его сохранить, когда тебя словно ударили трухлявым бревном по голове. А ещё он предвидел новые трудности. Но где-то она…