— Пограбить! — она возвела очи горе и вздохнула. — Ладно, твоя правда. Неправильно, наверное, судить о вас, солдатах удачи, только по слухам, сплетням да тебе.
Конан, во время их разговора успевший скатать одеяла и собрать и навьючить на своего коня всё остальное добро и собиравшийся уже сесть в седло, кинул на неё взор через плечо:
— Хе-хе. Я заценил юмор. Ладно, мы будем разговаривать или всё-таки двинемся?
— Двинемся, конечно! Но… Разве мы не похороним тех, кого ты убил?
— Почему — похороним? Я лично никого хоронить не собираюсь. А ты, если хочешь — копай себе, я никого не держу. Правда, меч не дам. А больше копать нечем. Разве что их же зубочистками-кинжалами. Так что? Остаёшься?
— Н-нет… Нет. Но Конан… Разреши, я хотя бы схожу — попрощаюсь!
— Сходи. Пять минут нам погоды не сделают.
Спустя действительно пять минут его новая напарница вернулась. Серое лицо и трясущиеся губы сказали варвару о том, что женщина и правда — понимает, что отрезана от корней. И никого из близких у неё на этом свете не осталось. И во всей её деревне теперь пусто, как в ласточкином гнезде зимой. И так же тихо. Правда, варвар почуял, что грустила она всё-таки не об этом. Не о том, что очень скоро соломенные крыши сгниют, глинобитные мазанки оплывут без надлежащего ухода, превратятся в глинистые холмики на поверхности земли, а чуть погодя дожди да ветры сотрут и эти следы человеческого поселения.
А о тех, к кому была привязана и кого знала всю жизнь…
Но в тоне, когда женщина заговорила, звучала только равнодушная деловитость:
— Ну что, поехали?
— Поехали-то мы — поехали… Только вот интересно, куда это ты собираешься ехать в таком наряде?
— Бэл его раздери! Твоя правда: в такой одежде на меня только слепые не будут показывать пальцем!
— У тебя нормальная-то, женская или походная, одежда есть?
— Есть, конечно. Потому что вот чего твари в отличии от банд разбойников не делают, так это — не грабят подчистую всё добро из домов. Им это добро…
— Не нужно, — докончил её немудрёную мысль варвар. — Я уже понял. Кстати, хотел спросить на досуге. Вы почему обосновались на этой дороге, а не на главной? Вот там-то вы уж точно могли бы «привлечь внимание путешественников»! И султанов.
— Мы… — она вновь покусала тонкие губы. — Сам видел: нас оставалось всего пятеро. Ну, мужчин. У нас не было достаточно сил, чтоб нападать там! Потому что не путешествуют сейчас к нам в Порбессию купцы без солидного отряда охраны. Вот именно — наёмников. Ну, или своих вооружённых слуг. Почти профессионалов. А самое главное — тогда нам негде было бы жить. Потому что наша деревня… Наша бывшая деревня — всего в двух часах ходьбы быстрым шагом. А на коне — час.
— Ладно. Залезай. — Конан, уже сидевший в седле, подал руку. — Поедешь спереди. Чтоб лучше указывать дорогу.
— Ага, хи-итрый, да? Думаешь, если буду сидеть спереди, я, чтоб не оборачиваться каждый раз, буду меньше говорить?!
Конан, не думавший, что его маленькую невинную хитрость раскусят так быстро, усмехнулся:
— Похоже, сработаемся. Ладно, давай руку.
Через примерно полчаса езды то ли жаркое летнее солнце, то ли усталость, то ли ровный и неторопливый шаг коня подействовали на Резеду усыпляющее. Она, вначале ёрзавшая и ворчащая то на «неудобное седло», то на слепящее солнце, то на жар от груди варвара, теперь мирно откинулась на эту самую грудь и, нагло пользуясь тем, что руки Конана, держащие поводья, одновременно удерживали и её хрупкое тело, словно в коконе, расслабилась, будто и правда — спала в привычной с детства и мягкой, постели. Нижняя челюсть трогательно отклячилась, и женщина даже похрапывала, а туловище чуть прогибалось в такт шагам коня. Миниатюрная головка, повёрнутая чуть боком и покоящаяся сейчас как раз между грудных мышц Конана, тоже слегка раскачивалась — в такт шагам. Было и правда похоже, что Резеда доверяет киммерийцу.