— Нисколько. К завтрашнему утру приедем даже на такой медлительной кляче, как у тебя.
— Красавчик вовсе не медлительный. Он — опытный. И напрасно нестись вперёд сломя голову не привык. Впрочем, как и я.
— Ну я рада. За вас обоих. Значит, я — в надёжных руках. И копытах.
Конан усмехнулся:
— Дай-ка кое-что я уточню. Ты что — думаешь, что мы будем ехать всю ночь?
— Ну да, я так и думала.
— Неправильно ты думала. Мы не будем торопиться и сделаем ещё одну ночёвку. На пару дней моей воды и еды должно хватить даже нам обоим. И коню. А там — разживёмся в столице и пищей, и водой. Надеюсь, там-то какая-нибудь река есть?
— Есть, конечно… Река довольно большая — Дорсай. По ней от моря даже заходят корабли. Правда, небольшие. И плоскодонные. И — весной. Сейчас-то река обмелела…
— Всё понятно с вашей «большой рекой».
Теперь за реку обиделась, как до этого Конан — за коня, Резеда:
— Ой, скажите пожалуйста, какие мы «виды видавшие». Уже нам и река в пятьдесят шагов — ручей недоделанный!
— Да нет, река как река. А ты других не видала?
— Н-нет.
— Да и ладно. Все они устроены одинаково. Текут себе и текут. Главное, чтоб воду можно было пить.
— Из Дорсая — можно. Но… А какие ты видел реки?
Конан не видел проблемы в том, чтоб поговорить. Ведь за спокойной, ни к чему не обязывающей беседой время летит словно быстрей, а дорога несложная: после того, как её показала Резеда и рука варвара направила Красавчика туда, конь Конана и сам прекрасно двигался по утоптанной, но не разбитой колеями телег, тропе, шириной даже чуть больше, чем та, на которой Конан встретил оставшихся в живых «горе-делегатов»:
— Разные. В Аквилонии, например — Акшерон. У устья делится на восемнадцать рукавов. Каждый — шагов по сто в ширину. А там, где стоит столица — ширина шагов в восемьсот. И порт там огромный — у причалов можно разместить до ста двадцати больших морских галер. Ну или вот, скажем, Гинга — в Вендии. У города Каликутт его ширина даже больше, чем у Акшерона. Но воду из Гинги пить нельзя: после того, как он выходит из гор, он протекает по глинистым равнинам и несёт очень много глины. Поэтому мутный и жёлтый в нижнем течении. А на вкус… Словно пьёшь вот именно — глину.
Видал я и Понт Эвгсинский. Тот славится ну очень быстрым течением и неширок — всего-то сто пятьдесят шагов! — но уж такой холодный и глубокий! Ни один нормальный человек не сможет переплыть — ему сведёт судорогой руку или ногу, и — прости-прощай, глупый бедолага!
— А ты-то откуда знаешь? Переплывал, что ли?
— Пришлось однажды. Вон: видишь, дырка в плече? — Конан продемонстрировал затянувшийся, но всё ещё отлично различимый шрам, — тугарская стрела! Чтоб вынуть, пришлось потом переломить. Так что — нырял. Правда, под водой даже я не могу проплыть без дыхания больше пятидесяти шагов. Но меткий стрелок у них, к счастью, нашёлся только один. А то не смог бы переплыть и я.
— А ты не боишься ледяной воды?
— Нет. Я же — киммериец. У нас других рек или родников и ручьёв и не бывает. Те, кто с детства не привык, говорят, что от нашей воды у них зубы ломит.
— Надо же… А в каких ещё странах ты был?
Конан, усмехаясь про себя, неторопливо рассказал про Куш и Стигию. Про Гирканию и Замору. Резеда вначале несмело, но потом всё чаще и с нескрываемым любопытством спрашивала про всё: людей, города, одежду, обычаи и обряды…
Так, за неспешным рассказом, они и добрались к вечеру до места, которое, как посчитал варвар, подходит для ночёвки: несколько кустов всё того же саксаула и — голая степь вокруг. Резеда оглядывалась вокруг, пока ещё с седла, с явным подозрением:
— А почему ты считаешь, что здесь остановиться лучше, чем, скажем, возле вон того дерева?
— Объясняю. — Конан уже привык, что тем, кто не владеет такими инстинктами воина, как он, то есть — обычным людям, нужно всё объяснять. — Дерево — живое. Значит — рядом есть вода, и ветки с него бесполезны как топливо. Кроме того, рядом с ним имеются подозрительно выглядящие камни — за такими очень удобно подкрадываться. Ну а главное — в камышах, что виднеются чуть левее — да, вон там! — наверняка скрыто что-нибудь вроде болотца. Воду оттуда пить наверняка нельзя, она солоноватая и затхлая, заросшая какой-нибудь ряской и кишмя кишит личинками комаров и лягушками. А если б вода была проточная и чистая, рос бы не камыш, а что-то другое, вроде платанов, диких яблок или урюка. Ну, на худой конец — ивы. Ну а вот змей там — наверняка полно.
— Храни нас Мирта Пресветлый! — Резеда передёрнула плечами. — Может, тогда нам стоит отъехать чуть назад?