Выбрать главу

— Возможно, в том, что мы встретились, есть знамение судьбы,— хрипло сказал Ай-Берек.— Ты знаешь одно, я — другое, вместе мы можем попытаться сделать что-нибудь. Как-нибудь исправить положение. Если мы отыщем Шлем… Тебе известно, как его отыскать?

— Да,— уверенно ответил Магистр.— Я знаю заклинание, которое поможет определить его местоположение… но пока что-то не получается. Что-то мешает мне. Я ведь не маг, моих способностей хватило только на то,— Орландар горько усмехнулся,— чтобы беспрепятственно проникнуть на арену. Но, вероятно, ты, более опытный, сумеешь…

— Забудь о Шлеме, Магистр,— быстро сказал Ай-Берек. Другая мысль молнией сверкнула в его мозгу.— Я знаю, как найти Конана. Мне известны оттенки его ауры, к тому же аура эта столь сильная и яркая, что вычислить его нахождение, думаю, будет не так трудно. Найти Конана — вот что сейчас главное. Если он еще в городе… Сколько Древних должно прибыть сюда в полночь?

— Около десяти тысяч.

Ай-Берек издал бессильный стон. Десять тысяч — таковым была численность всего населения Вагарана. А боеспособных людей — от силы десятая часть. А ведь еще и Армия Черных Сил готовится к вторжению…

— Так поторопимся же, Орландар, Магистр Ордена Последнего Дня. До полуночи осталось совсем немного. Молю тебя, оставь на время своих Древних. Понятия не имею, насколько они мудры и справедливы, но… Впрочем, ладно. Сейчас нам нужен только Конан. Я только что разгадал последние слова предсказания: «А лишь тот, кто выжил, сноровит дважды убить мертвого и смежить Врата». Понимаешь? — Последнюю фразу он произнес уже на бегу к воротам.

Орландар поспешал за ним.

— Ты думаешь… Ты думаешь, речь идет об этом гладиаторе, о Конане? Он сможет закрыть Врата? Но каким образом?

— Понятия не имею. Но, несомненно, это он. И только он.

— «Дважды убить мертвого»…— Магистр замер, потрясенный внезапной догадкой.— Скажи мне, колдун, куда унесли труп того, другого гладиатора?

— До завтрашнего утра — в городскую покойницкую. В полдень его собираются с почестями похо…— Маг тоже остановился.— Ты хочешь сказать, что…

— Все может быть. В наше время и мертвые, бывает, восстают из могил. Значит, нам тем более необходимо отыскать Конана. Если, как ты говоришь, он еще не покинул город.

— Тогда вперед, Орландар.

— Вперед, Ай-Берек.

И они припустили к воротам, ведущим на улицы спящего города.

Глава семнадцатая

Ш ах Джумаль запретил кому бы то ни было следовать за ним. От забора, окружающего покойницкую, от калитки, через которую он прошел до неказистого одноэтажного строения, имеющего откровенно запущенный вид, насчитывалось пятьдесят шагов. Неведомо зачем шах принялся считать шаги. «Пятьдесят. Столько же, сколько мне лет»,— подумал он, ступив с дорожки на крыльцо мертвецкой. Поднявшаяся толкнуть дверь рука замерла в воздухе. Джумаль оглянулся. В ночной мгле не разобрать было ни калитки, ни забора, ни, тем паче, дожидающихся своего повелителя телохранителей.

«Зачем мне это? Что позади, то позади»,— искоркой промелькнуло в его сознании… Но искорка тут же угасла.

Вновь всколыхнулось желание во что бы то ни стало увидеть в последний раз сына, оживило занесенную для толчка руку.

Дверь отворилась, Джумаль шагнул внутрь. И поежился. Холод обволок его. Глаза словно подернулись инеем, размывая видимость. Шах поднес ладони к лицу, принялся растирать глазные яблоки, опустив веки. И, почувствовав, что он отогнал пелену, открыл глаза.

Две плошки в противоположных углах небольшой комнаты скупо освещали небогатое убранство последнего приюта. У входа в ледник стоял дощатый стол, рядом — единственный в помещении стул. На котором сидел Амин.

— Я ждал тебя, отец,— сказал сын бесцветным, холодным, как и воздух мертвецкой, голосом, но этот голос окатил шаха волной неземного жара.— Я звал тебя.

— Ты знаешь, что я твой отец? — вырвался у Джумаля вопрос. Увидев Амина, шах не испугался и даже не удивился. Наоборот, он сразу осознал, что так и должно быть, никак иначе, за тем он и шел через ночь сюда, на окраину чужого города.

Конечно, как он сразу не догадался, что его сын, наполовину человек, наполовину страшно подумать кто, может так просто погибнуть, от руки какого-то там смертного?

— Я много узнал.— Очи Амина полыхнули оранжевым пламенем, посередине которого горел ярким красным угольком зрачок.— Мои новые хозяева много рассказали мне… на многое открыли глаза. Ты предал меня.

— Нет! — Шах вскинул руки. Вылетели, упали на пол и раскатились бусинками по полу четки.— Никогда!

— Никогда и никто не должен был узнать, что я твой сын,— замогильным эхом прокатилось по мертвецкой.— А из-за тебя я теперь попал в услужение к другим владыкам, другим правителям.

Амин встал со стула.

— Мы могли быть вместе, отец.

На шаха надвигался его сын, на шее которого пульсировали проступившие толстые жилы. Поступь Амина была грозной, но после каждого шага он неуверенно покачивался. Джумалю показалось, что пальцы безвольно свисающих рук Амина удлинились… Да и все тело мертвого сына претерпело ужасающие изменения. Амин дышал тяжело, и при каждом выдохе в ноздри шаху ударял смрад.

— Ты мог бы стать моим слугой, отец.

Голос и оранжевое сияние глаз Амина гипнотизировали шаха. Ему не хотелось ни думать, ни двигаться, ни возражать. Происходящее замораживало его, как покойника в леднике. Даже сердце Джумаля стало биться реже. Застывали желания, замирали чувства, в лед превращалась память.

— Ты предал меня, отец.

Амин стоял вплотную к Джумалю, нависал над ним неохватными телесами. Поднялась рука с огромными, загибающимися крючьями ногтями и остановилась на уровне груди шаха.

— Ты предал меня, отец.

Какое-то подобие обиды пробилось сквозь лишенную эмоций речь воскресшего Амина. И в мозг шаха вдруг вернулась недавняя мысль: «Что позади, то позади». Что сделано, то сделано. Ничто не воротится, понял он, и ничего не исправить. У каждого своя судьба, и каждый — творец своей судьбы. И он, туранский шах Джумаль, свою судьбу уже сотворил. Поэтому он сумел разлепить пересохшие, онемевшие от холода губы и ответить:

— Да, сын, я предал тебя.

Рука, лишавшая жизни врагов Джумаля, отклонявшая клинки и стрелы, несущие владыке смерть, впилась в плоть шаха. Пальцы вошли в тело, как нож в сырную лепешку. Потом Амин выдернул руку, разрывая кожу, и шах увидел перед собой на огромной ладони еще пульсирующее, еще не остановившееся его, Джумаля, сердце.

Сын и телохранитель сжал пальцы в кулак, сминая отцовское сердце; во все стороны брызнули струйки крови.

И шаха Джумаля не стало.

Амин подхватил оседающего на пол отца, легко, как ребенка, поднял на руки. И жадно, точно к роднику в пустыне, припал губами к зияющей в груди мертвеца ране.

Он пил кровь отца; подбородок его покрывался красными подтеками, на широкой безволосой груди множились багровые капли.

Наконец Амин оторвался от кровяного источника, задрал голову к потолку и издал рев еще более устрашающий, еще более адский, чем тот, что несколько раньше уже был слышен во всех закоулках Вагарана. Отвечая на это зов, в центре опустевшей арены вспенился песок, заструились черные ветвящиеся молнии, и из подземных незримых ходов, тысячелетия пребывавших в запертом состоянии, хлынуло море тьмы, пробивая себе дорогу сквозь тысячелетия; змеящийся, клубящийся туман хлынул на поверхность, быстро находя себе лазейки в толще скал. И одной из таких лазеек оказался подземный лабиринт дворца Хашида. Мимолетное осознание того, что являет собой этот туман, ввергает смертного в бездны беспросветного безумия, ибо, разумом не понимая, что явлено, простой человек инстинктивно осознает, что перед ним сама Смерть.

Уже ничего человеческого не осталось в облике бывшего телохранителя, мертвого гладиатора, новоявленного слуги Черных Владык, существа, восставшего от смерти; отцовская кровь, казалось, напитала его тело новой, неземной силой. И без того гигантские мускулы увеличились втрое, шея исчезла, голова почти провалилась в нагромождение мышц. Глаза расширились на пол-лица, нос превратился в два зияющих отверстия, под которым алела широкая щель рта… Рта? — нет: пасти. Пасти, готовой поглотить все, что было рождено под солнцем. И первыми жертвами новорожденного чудовища, ставленника Темных сил и отпрыска демонов, стали ничего не подозревающие, ожидающие у калитки телохранители мертвого шаха.