Вырвись неподготовленное сознание в субстанцию, не имеющую ничего общего с обыденными представлениями о времени и пространстве, в мир, который не знает границ, не ведает, что есть прошлое и будущее,— такое сознание было бы, в лучшем случае, поглощено, растворено астралом, а его обладатель сошел бы с ума; в худшем же случае его ждала погибель столь мучительная, о которой и подумать без содрогания невозможно.
Отыскать в бесконечности инобытия порванную паутинку, связывающую когда-то палача и жертву, нащупать ее среди мириад разнородных сущностей — работа, сравнимая разве с поисками иголки в горах сена. Ай-Берек никого не известил о своих сомнениях, даже намеком не дал понять: то, за что он взялся, имеет лишь призрачные шансы на успех. Так пусть уж лучше они верят в этот успех, все равно ничего другого не остается. Ничего другого просто не придумать.
Ай-Берек, конечно, не был одним из всесильных магов подлунного мира, из тех, кто умеет подчинять себе астральные сущности, но достигнутая старым чародеем полная концентрация умений и способностей на заданной цели, освобождение от препятствующих поиску инородных примесей сознания вели его правильной дорогой. Он уже начинал улавливать в окружающем Универсуме присутствие необходимой ему материи. Из мерцаний и проявлений, из теней и полутонов он складывал, как мозаику, картину Ушедшего, в которой должен отыскать утерянный кончик нити. Реальное время осталось в реальном мире, и невозможно было сказать, сколько утекло мгновений, дней или лет, когда Ай-Берек завладел наконец тончайшей желтой паутинкой, восстановил утраченную магическую связь с человеком по имени Конан и направил к нему истечения астрала, впитываемые его, Ай-Берека, мозгом. Не поздно ли уже? Жив ли человек, у которого должны открыться Вторые Глаза?..
Конан не двигался, не покидал пятачок открывшейся обожженной земли. Двигаться было не к чему: противник направлялся в его сторону и, судя по всему, торопился.
Киммериец увидел, как на поле черноты вздулся огромный, раза в два выше человеческого роста, пузырь, напоминающий нарыв, гнойный прыщ, отвратительный фурункул на больном теле. Неторопливо покачиваясь из стороны в сторону, пузырь медленно двинулся к киммерийцу. Конан приготовился. И тут словно игла вошла в его затылок, проткнула мозг насквозь и вышла, раздвоясь, из глаз. От неожиданной боли он вскрикнул, сжал веки, вскинул руку к лицу.
Триединое нечто, раньше звавшееся Амином, скользило к своей жертве все быстрее, и с каждым мигом, пока сокращалось расстояние между ними, все сильнее и ярче разгоралась его ярость. Подаренным ему новыми повелителями зрением оно видело едва заметную черточку голубого огня на фоне абсолютного мрака. Глупый человечишко, как посмел ты проникнуть во владения его, Триединого Амина, хозяев? Впрочем, хорошо, что ты здесь, безмозглый червячок, мы еще не поквитались с тобой. Так что не огорчайся и не суетись: скоро все будет кончено.
Боль отпустила так же неожиданно, как и пришла. Конан открыл глаза и, снимая напряжение, разразился самой отборной бранью в адрес мерзкого колдуна и ему подобных, в адрес этого опостылевшего города, всяческой дьявольщины и попустительствующих ей богов. Разрядившись, вернув спокойствие, киммериец вгляделся в окружающее новыми (или как их обозвал колдун?), Вторыми Глазами.
Преображенный магическим зрением мир озарялся свечением всех предметов, в него входящих, что с непривычки резало глаза.
Заполонившая город, напоминающая смолу смрадная жижа излучала изжелта-красное, с бурым отливом на излете свечение и не походила на себя прежнюю. Создавалось ощущение, будто это не что иное, как толстая кожа некоего непредставимо огромного существа — испещренная морщинами, покрытая невысокими волосками, произрастающими каждый из своей впадинки, с разбросанными там и сям родимыми пятнами, с проступающими венами, иногда идущая складками. Она ритмично вздымалась-опускалась, словно под ней работали исполинские легкие. Место, где находился Конан и где жижа разошлась под воздействием Шлема, теперь выглядело как слоистый разрез кожного покрова: обвисали лоскутки, торчали, мерно покачиваясь, трубчатые отростки, из которых редкими каплями сочилась багряная жидкость.
Конан посмотрел себе под ноги, на тот единственный клочок земли на территории исчезнувшего города, который не скрыла жижа-кожа… и его замутило. Киммериец поспешно поднял взгляд. Да, трудно приходится человеку, впервые столкнувшимся с подобными штучками. Требуется время, чтоб свыкнуться и не свихнуться. Правда, у него времени почти не осталось.
А увидел северянин под собой бешено вертящуюся воронку, уходящую в неизмеримую глубину. Он стоял над ней, отделенный хрустально-прозрачным твердым слоем чего-то, а под ним вращались, образовывая стенки воронки, дома, дворцы, минареты, деревья, лица, тела. И из глубины этого водоворота наверх поднималась жижа-кожа, и не было ей конца и края, и готова она была поглотить землю, погасить солнце и звезды, утопить в своей беспроглядной черноте весь мир. Зрелище притягивало, завораживало, голова шла кругом…
«Хватит любоваться колдовской дрянью! После полюбуемся,— приказал себе Конан.— Что нужно повнимательнее рассмотреть, так это вон того урода. Кроме него, биться тут не с кем…»
Оно находилось в семи десятках шагов от него и стремительно сокращало расстояние. Сравнить это порождение Темных Сил с чем-либо существовавшим до сего дня на земле не представлялось возможным.
В один организм сплелись три. Три сущности слились в одну, в одно триединое существо по имени Амин.
Спазмы разрывали желудок Орландара. Магистра рвало, и облегчения не наступало. Начались спазмы в горле, и дышать стало тяжело. Сгустившийся магический эфир, пронизанный энергетическими разрядами колоссальной мощи, терзали восприимчивого к проявлениям инобытия человека. Перед глазами Орландара висела пелена цвета крови, в ушах бился сводящий с ума гул. Вдруг гул стих, и отчетливо прозвучало произнесенное надтреснутым старческим голосом: «… имя ему — Ничто».
«Амин» — вспыхнуло огненными буквами перед мысленным взором Магистра. И чьей-то волей перевернулось слово, и горело теми же буквами уже «Нима».
Мозг Орландара раскололся болью пополам, как раскалываемый молотком орех, не в силах принять нахлынувшие видения и стоящую за ними догадку.
Та страница из книги «Гхрамар», настольной книги всех магов, где рассказывается о гибели мира. Наставник читал этот фолиант ему еще в детстве. Он сам перечитывал и книгу, и страницу не один десяток раз. Явились в памяти строки: «…и выползет из нор самое Зло. Детеныш то Властелина Тьмы. И имя ему Ничто…»
«Нима» на одном из забытых хайборийских языков, которыми и писались все книги пророчеств, как раз и обозначает «ничто».
— Нима,— выговорили губы Орландара.— Он выполз из нор. Детеныш Тьмы здесь. Я знаю. Всю жизнь, оказалось, я ждал Его. Именно Его! Я верил в приход Детеныша Тьмы! Я служил Детенышу Тьмы!
Заорал, разрывая на себе одежды, Орландар. Мозг его доконало последнее открытие, последняя капля в переполненную чашу боли, разочарования и ощущения неискупимой вины. Мозг его превратился в костер.
Магистр ринулся к внешнему краю стены, перевалился через парапет и прыгнул вниз. Он разбился о камни на берегу рва, опоясывающего город.
Минолия, единственная теперь представительница Ордена Последнего Дня, вскрикнула и зарыдала, закрыв лицо руками.
Ай-Берек не видел и не слышал ничего. Находясь далеко отсюда, он чувствовал, что развязка вот-вот наступит.
Вторыми Глазами Конан рассматривал надвигающееся на него существо. Таких образин ему еще не приходилось видеть даже на картинках, какими разукрашен сверху донизу мрачный храм каких-то неизвестных богов в одном заброшенном, разрушенном древнем городе, полном теней и всякой нечисти. А рукой тех, давно умерших художников, казалось, водил сам темный Мир Демонов.