Он стоял у самых дверей, поглаживая массивный запор и прислушиваясь к далекому теперь вою. Очевидно, стая устремилась на поиски новой добычи. Хепат сосредоточился и, как умеют делать все гномы, расширил зрачки. Темнота отступила. В сером сумраке он увидел вслепую шарящего по стене Конана, нервно переступающих копытами коней и большой, квадратный стол в обрамлении четырех массивных скамеек. И… длинную фигуру поверившегося колдуна. В страхе Хепат зажмурился и тут же проклял себя за это проявление трусости.
Он никогда не отличался храбростью, как его старшие братья. Он был — да! — немного трусоват, но, зато, пока его браться становились доблестными воинами, он многое изучил и многое узнал. Братья, конечно, над ним смеялись — но где они теперь? Где его смелые братья? Сгинули. Погибли в неравном бою, потому что в их понятии отступить — значит струсить! А он, Хепат, отступил и остался жив. Жаль, что братья его не послушали. В той битве погибли последние гномы из клана Вармина.
Когда-то царство великого Вармина процветало, хоть никогда не было большим. Правитель предпочитал жить обособленно. Может быть, поэтому численность клана постепенно уменьшалась, дети часто умирали или рождались уродами; их бросали в бездонную расщелину, из которой тянуло гарью и серой. Этот провал в недра земли в плохие годы, когда слишком многие табу нарушались, сердился и изрыгал пламя, в котором однажды, не успев убежать, сгорели десять достойных гномов. А в битве с дикарями, забравшимися случайно в одну из пещер, погибли последние отпрыски клана Вармина.
Хотя, нет — последний, он, Хепат, все еще жив и собирается вернуться в старое царство. Хоть ненадолго, но вернуться. А для этого надо найти иной путь, ибо тот, которым он пользовался с братьями, теперь недоступен. Кровожадные дикари с лицами на груди и невероятно длинными руками, захватили несколько пещер. Хорошо, что Хепат успел нажать на потайной рычаг и навсегда завалить проход, ведущий в основные пещеры царства Вармина. Тогда трусость помогла ему спасти от разграбления древнее царство. Вот только, не рано ли нажал он на рычаг? Может, братья были еще живы? Может, они согласились бы отступить? Нет, не согласились бы… А дикари могли ворваться в любой момент… Он поступил правильно. И, тем не менее, постоянное чувство вины мешало ему жить, преследовало по ночам тягостными снами, в которых он, раз за разом, оставлял братьев на растерзание дикарям. Но все-таки тогда его трусость помогла перекрыть проход в царство Вармина.
А вот теперь трусость сослужила ему плохую службу. Испугавшись мертвеца, он зажмурился, да так крепко, что перед глазами поплыли красные и желтые круги. И зрачки, конечно, вернулись в первоначальное положение. Теперь его вновь окружала вязкая темнота. И вновь навалились запахи — сырости, плесени и тления. И он стоял жалкий и несчастный, вспоминая жуткий раскачивающийся силуэт на веревке. А почему он раскачивался? Сквозняка в башне вроде не было! А труп колдуна — это он видел ясно — медленно качался, будто… будто…
Хепат вспомнил, как он, еще совсем мальчишкой качался с братьями на качелях. Братья показали, как можно раскачиваться без посторонней помощи — раньше его, самого маленького, всегда подталкивал кто-то из старших. Раскачиваться оказалось очень просто. Надо было ритмично откидываться назад, а затем подаваться вперед.
Вперед-назад. И можно развлекаться самому. Как этот страшный труп колдуна… Ему скучно висеть тут одному… вот он, и развлекается… Скучно одному… А теперь он и не один… Хепат представил, как растянутся в ухмылке застывшие мертвые губы колдуна, как радостно вдруг блеснут тусклые глаза, как исчезнет в них смертная пелена и пробудится отвратительная, противоестественная жизнь…
Что же Конан никак не может найти факел? И почему так тихо? Даже лошади перестали бить копытами, и кажется, к чему-то прислушиваются… Может, надо крикнуть? Спросить Конана, почему он так долго ищет факел? Но он рассердится, этот вспыльчивый варвар. Чего доброго, еще скажет — иди, ищи сам. И что тогда? Искать факел? Шарить в темноте, опасаясь наткнуться на холодное тело висельника? Хотя, нет… он же висит в центре… Если не слез… Может, он уже слез с веревки и теперь в темноте приближается к нему, бедному гному… И кто знает, как скоро его иссохшие, холодные руки схватят, вопьются, вонзят отросшие когти…
Раздался частый дробный стук. Кто это стучит?! Будто кто-то чужой — чуждый этому миру и этой жизни, ненавидящий саму жизнь, пытается войти, пробраться внутрь… Хотя… он же и так — внутри… Зачем, зачем он стучит?.. Может быть… да, стук похож… будто стучат костью о кость…
Вспыхнул факел, и Хепат понял, что это за дробный стук костей раздавался в темноте — это стучали его собственные зубы. Со стыдом, от которого кровь бросилась в лицо, гном понял, что от испуга начал выбивать зубами джигу. Слышал ли Конан? Он, будет смеяться…
Впрочем, гном тут же забыл обо всем, впившись взглядом в мертвеца. Перед ним, вытянувшись, висела мумия. Труп высох, съежился, и совсем не раскачивался. Застыл в выжидании. Вывалившийся язык его походил на птичью лапу, глаза запали так, что было непонятно — то ли они просто высохли, то ли их выели черви или выклевали птицы. А могут ли птицы осмелиться на такое — выклевать глаза колдуну?
Наверху гулко заухала сова, и Хепат подпрыгнул от неожиданности. Наверное, могут… Но эта сова… Она охраняла труп хозяина… Нет, глаза у него на месте… Пройдет немного времени, и он, Хепат, в этом убедится… Тяжело дыша, гном вдруг понял — вскоре ему предстоит встретиться взглядом с колдуном… С мертвым колдуном.
Конан зажег еще один факел.
— Похоже, нам придется остаться тут на ночлег. Где-то в окрестностях рыщет волчья стая!
— Остаться… здесь?.. — пролепетал гном. — А как же… а я думал, мы возьмем книгу и…
— И двинемся ночью? Чтобы попасть волкам на ужин?! — Конан осмотрел запор на двери, усмехнулся, очевидно, что-то вспомнив, затем подошел к другой двери — закрывающей вход в подземелье. Долго стоял, нахмурившись. Потрогал массивный замок. Ничего не сказав, вернулся. Сел за стол.
Оробевший Хепат стоял рядом. Лошади опять стали бить копытами. Кобыла тонко заржала, будто на что-то жаловалась. Ночевать с мумией? Да еще в башне, где мечется, не зная покоя, черная душа колдуна?!
— Не бойся, старина, — в синих глазах Конана гном заметил сочувствие, — мы поспим наверху, а мумия будет висеть тут, внизу. Ничего страшного!
— Да, конечно, — взбодрился Хепат, — наверху, это хорошо. Там же и книга где-то…
Он со стыдом подумал, что из-за своих страхов совсем забыл о цели их путешествия — о книге, в которой должна быть заключена мудрость древних чародеев.
Книга лежала на виду. На грубо сколоченном столе, сиротливо стоявшем у стены на втором ярусе башни. Кроме стола, тут имелась низкая жесткая лежанка и два грубо сработанных стула. В узкое окно, или даже, скорее, бойницу, заглядывала ущербная луна. Приятели молча разглядывали загадочную книгу. В толстом кожаном потертом переплете, немного обгоревшая с одной стороны, она лежала, как приманка. Как кусок мяса в волчьей ловушке.
— Он что, постоянно ее читал? — в недоумении произнес Конан.
— Нет, такие книги постоянно не читают, — прошептал Хепат, — в них заглядывают только тогда, когда возникает необходимость… Да и то, предварительно произносят охранительные заклинания. Тут что-то не так…
— А, может, у него просто тайника не было? Зачем ему тайник? Воры к нему не полезли бы даже за бочкой золота!
— Нет… что-то не так, — шептал гном, — прежде чем прикоснуться к книге, нужно подумать…
— Я поднимусь на третий ярус, — сказал Конан, — посмотрю, что там… А ты пока подумай…
Захватив факел, северянин по шаткой лесенке поднялся наверх. Хепат опять остался один в темноте. И вновь он ощутил если не страх, то, по крайней мере, тревогу.
Темнота… Темнота его не пугала. Если бы не мертвец на веревке, там, внизу!.. Хепат прислушался. Вот тяжелые шаги киммерийца наверху. Скрипят половицы. Внизу тихо. Тихо ли? Переступил копытами конь. Еще какой-то звук… Скрип? Похоже на скрип. Именно так скрипели качели, когда он в детстве учился раскачиваться. Колдун опять стал играть в свои игры! Мертвый колдун, если он не погребен с соблюдением необходимых обрядов, — страшнее живого… Гораздо страшнее. С живым еще можно договориться… С мертвым — никогда… Мертвые скорбят о своей кончине и ненавидят живых.