Один Конан был сам не свой. Кермар до сих пор относился к нему враждебно — из-за той страстной ночи с Антарой. Но несмотря на то, что Митанни относилась к киммерйцу с особым вниманием, и даже несмотря на притягательное кешанское вино, аромат и вкус которого усилился за годы выдержки в погребе, варвар всё более ощущал себя как в клетке.
Удары молотков, визжание пил и перекличка строительных работников утихли лишь мгновение назад. Конан сопровождал новую властительницу Топраккале на вечерней прогулке по отремонтированным навесным бойницам бастиона. Бывшая рабыня Митанни весьма изменилась. Ранимость, чувствительность и хрупкая нежность — наследие её матери — остались, как и грустные тёмные глаза. Однако растрёпанную гриву прямых тёмных волос сменила прелестная причёска, подчеркивающая изящность шеи. Вместо ветоши и лохмотьев, едва прикрывающих некогда слепую девочку, теперь девичью фигурку обтягивали тонкие яркие платья из хороших тканей. Новая хозяйка замка сама оказалась неплохой портнихой, и с этой её наклонностью весьма считались. А когда вместе с Антарой и Каринной она нашла семейные сокровища, то все три дня провела перед зеркалом.
С укреплением её позиций и статуса возросла и женская самоуверенность. Миттанжи, владычица Топраккале, уже не была застенчива и робка. Начали в её характере проявляться и черты отца — его гордость и решительность. Уже давно она перестала беспокоить всех каждодневными вопросами об организации жизни и проведении ремонтно-восстановительных работ в крепости, и Конан уже не опасался, что она не обойдётся без него или не справится без его советов.
Возле распиленных пополам и вдоль чёрных сосен распространялся опьяняющий ароматный запах сосновой смолы. Как серая лента, обвивающая луга вокруг крепости, пылила дорога до Кармайры. Сено дозревало, и голосистый концерт сверчков нёсся аж до бастиона. Солнце исчезло в мутных водах озера, поверхность которого была гладкой, как зеркало, и точно отражала каждый камень циклопической кладки строения. При взгляде с берега казалось, что на водной глади поверхности встречаются две крепости, обе такие реальные и столь же легко взаимозаменяемые, как иллюзия и жизнь в умело сыгранном комедиантами представлении.
Митанни мечтательно глядела на волны, на которых отражались красные отблески заката.
— Иногда мне кажется, что солнце истекает кровью, пока не падает наконец за горизонт, полностью обессиленное и истощённое. И тогда я боюсь, что утром оно уже не взойдёт, — произнесла она тихим голоском.
Киммериец беспокойно пошевелился. Разговоры на подобные темы немного выводили его из себя.
— Знаешь, я тоскую по папочке.
— Он умер счастливым от того, что нашёл тебя, — проворчал варвар, не очень довольный тем, куда сворачивает зашедший разговор.
— Его судьба исполнилась, и он теперь навечно упокоился со своей Танией, — с печалью в голосе продолжала Митанни. — И мне его не достаёт. Я ощущаю себя такой одинокой… — неуверенный взгляд шелковистых тёмных очей заставил Конана смутиться ещё больше, чем сказанные ею слова. — Я… Карина говорила, что я должна выйти замуж. Выбрать мужчину, который меня будет защищать, воспитывать наших детей. Она говорила… что из тебя получился бы хороший правитель крепости.
Теперь Конан наконец понял.
«Мне нужно взять в жёны Митанни, такую красивую, нежную, преданную? Я буду владеть крепостью, чувствуя себя в ней безопасно, как в гнезде орла на скале, и время от времени отправляться с Таурусом в Кармайру, чтобы попить пива в «Сломанном колесе». Каждый день буду созерцать всё это великолепие отвесных скал и горных вершин, отражающихся в зеркале озера. Постоянно видеть одно и тоже день ото дня. Жить с одной и той же женщиной, медленно стареющей. И непредсказуемой, капризной, своенравной богиней за плечами».