Казалось, что их хозяина огонь полностью пленил. Когда он разгорелся, тот вылез из облезлой медвежьей шкуры, осторожно приблизился и молча протянул руки к теплу. В мерцающих отблесках пламени было видно, что он сгорблен и измождён до кости. Его волосы и борода были беспорядочно спутаны, а измождённое морщинистое лицо со впалыми щеками покрывал многолетний слой грязи. Могучий нос выступал вперёд наподобие клюва его хищной подруги. Той их появление не нравилось. Наблюдая за подозрительными чужаками, которые так внезапно вторглись на её территорию, она беспокойно топорщила перья на груди, а когда кто-то подходил к ней, издавала тихий предупреждающий вскрик.
Они разделили мясо и также предложили слепцу. Каринна не видела ещё никого, кто поглощал бы пищу с такой прожорливостью и удовольствием. И с такой жадностью. Растрогавшись, она наложила старику уже третью порцию.
Когда все наелись до отказа, дошла очередь и до бочонка кешанского. Растекалась атмосфера безмятежности и спокойного отдыха. Впервые за долгое время им ничего не угрожало, сражаться было не с кем, убегать не от кого, так почему бы не расслабиться? Все лениво развалились на одеялах, раскинутых на сухом песчаном полу пещеры. Таурус бренькал на тунбуре Кермара и напевал медленную сонную мелодию. Они попивали опьяняющие напитки в довольном молчании. Слепец сжимал в руках чашу вина и вдыхал его аромат, оттягивая первые впечатления подольше. А когда наконец глотнул, по его лицу растеклось выражение религиозного экстаза. Конан же рассмеялся.
— Ну, старик? Это имеет иной вкус, нежели вода из ручья? Такого ты ещё не пил, не так ли?
Слепец кивнул головой.
— Некогда я держал в подвале бочки такого вина, — тихо сказал он. — Когда-то в Топраккале, — добавил он ещё тише.
— Топраккале? Это рай, где после смерти окажутся пустынники-отшельники, не так ли?
Теперь к смеху киммерийца добавилось ещё несколько голосов. Старец не ответил. С негодованием он отставил чашу и с достоинством, насколько позволяли его немощь и измождённое тело, встал, отодвигаясь от огня. В тот миг впервые за день заговорила Митанни, произнося слова так отрешённо, словно описывала мечты, и выговаривая их с такой страстью, что у слушавших невольно выступили слёзы на глазах.
— Топраккале красив. Вода озера вокруг него тёмно-синяя, как летнее небо на излёте дня. Никто не мог силой захватить крепость Топраккале и преодолеть её крепкие стены и башни. Стены построил когда-то из огромнейших валунов сам Циклоп, во времена, когда они ещё свободно бродили по всему миру — так когда-то рассказывала моя кормилица. Огонь из камина освещал бронзовые щиты, и когда падающие тени словно оживляли охотничьи трофеи, казалось, что по потолку пиршественного зала проносятся целые стада редчайших зверей. Подушки были мягкими и шелковистыми, а лёгкие одеяла из шерсти и тончайшего шелка — теплы и гладки на ощупь. Моя мамочка…
Утопая в воспоминаниях, девочка расплакалась. Тихонечко, как дитя, заблудившееся в лесу, которое боится о себе напомнить и привлечь внимание, но ещё больше боится остаться в одиночку.
Все были поражены. Никогда прежде она не говорила так много сразу. Никогда не рассказывала о себе. Их удивление, однако, меркло по сравнению с чувствами старого слепца. Тот замер на месте и нетерпеливо повернулся к голосу.
— Кто ты, девочка? Во имя всех богов, ответь! Кто ты? — Он заговорил теперь с нетерпением, громко, властно и так настойчиво, что Конан вскочил, встав перед Митанни, а его рука устремилась к мечу.
— Я… я не знаю. Моя мамочка, Тания…
Слепец вскрикнул, словно поражённый молнией, и пошатнулся. Казалось, он вот-вот рухнет. Орлица ответила ему беспокойно-вопросительным стрёкотом и взмахнула могучими крыльями.
— Миттанжи! — прошептал старик с вопросительной надеждой. И протянул руку, сделав шаг к ней. Затем остановился и отступил на шаг назад, колеблясь, — … ты вправду… Миттанжи? — зашептал он боязливо, словно опасался услышать отрицательный ответ, при этом всё же надеясь на положительный.
— Ты её знаешь? — недоверчиво ответил Конан вместо девушки.
Лицо слепца, изборождённое глубокими морщинами, изменилось до неузнаваемости. Мышцы на щеках содрогались. Веки, прикрывающие пустые глазницы, дёргались, пытаясь открыться в напрасном усилии увидеть. Старик хотел заговорить, но губы только дрожали, а изо рта вырывался лишь бессвязный лепет.