Кармайранцы сначала воспринимали постановку спокойно, но постепенно разгорячились. Они отвыкли от забав, забыли о привычных некогда развлечениях и теперь благодарно поглощали понятный и увлекательный рассказ об интригах, жажде власти и предательстве. Они шипели на Карагиза, предупреждали Хикмета, который изображал старого доверчивого короля Фабиа, призывали его проявлять осмотрительность и недоверчивость, с восторгом аплодировали, когда Каринна вышла на сцену в наилучшем платье жены Раффи, изображая молодую супругу Фабиа — Галейю. Публика была потрясающа, а комедианты очень достоверно отображали жизнь. Когда Карина упрекала сына в интригах, каждый ощущал, что королева страдает, переживая за двоих мужчин, которые ей на свете милее всего, но разрываются от жажды власти. Её укоризненный голос взывал к угрызениям совести Суллы:
Сулла вместо ответа ударил мать по лицу. Разгорячённые зрители начали свистеть. Послышались угрозы в адрес актёров, а стоящие возле верёвок тянули к сцене руки, желая добиться справедливости.
Каринна заколебалась. Толпа чем дальше, тем больше закипала. А представление проходило в центре площади, где спастись было бы нельзя. Если окружающие их люди утратят контроль, то, вероятно, просто затопчут актёров. Таурус также понял опасность и потихоньку начал двигаться к Конану, который дико озирался вокруг.
Один лишь «Сулла» ничего не замечал. Он наклонился над Фабио, спящим на сложенной из каменных плиток воображаемой кровати, готовясь его убить:
И, взмахнув ножом, он быстрым сильным ударом вонзил его в грудь старого короля, проткнув тонкую овечью шкурку, наполненную красной краской. Убийство выглядело весьма реалистично. С тупого ножа — издали никто не видел, что деревянному — стекали пурпурные капли. Одежда Фабио пропиталась красным. Из уголка рта, а вернее из прокушенной оболочки, прижатой языком к зубам и невидимой из-за плотно сжатых губ, вытекала безобидная струйка красного цвета. Толпа начала яростно свистеть и громко угрожать, так что голос Карагиза в том гомоне был почти не слышен. Конан сжал пальцы на рукояти своего меча.
Толпа, разъярённая коварством вероломного Суллы, возмущённо вопила. Актёр же, вскочив на груду мостовой брусчатки, триумфально развёл руками. Гул толпы до него долетал словно издалека и звучал весьма неразборчиво. Карагиз реально ощущал себя истинным королём — и отцеубийцей.
Слушатели ответили разгневанным рёвом. Полетели первые камни. Толпа раскалялась.
— Убийца!
— Тиран!
— Смерть! Смерть ему!
Кусок гранита размером с кулак ударил актёра прямо в лоб и лишил его сознания. Карагиз откатился прямо под ноги публике и мгновенно исчез под грудой рассерженных зрителей. Что-то противно хрустнуло. Каринна пронзительно заверещала. Конан с мечом в руке оказался в толпе зрителей, стараясь обойтись без кровопролития и просто раздавая удары рукоятью меча. Он был почти в шаге от Карагиза, когда путь ему преградил десяток мужчин, возглавляемых Варьяном и Сарьяном.
— Тут всё и закончится, грязная сволота! — голос Варьяна был полон ненависти.
Киммериец не терял время на ответ. Его лезвие превратилось в сверкающую серебристую стену. Голубые глаза горели ледяным огнём. Древний меч пел песню о смерти. Варвара охватило боевое безумие. Напавшим так и не удалось окружить его. Прежде, чем они успели опомниться от столь внезапной атаки, по бокам от Конана уже стояли Таурус, Зурн, Раффи, Бек и Сардур. А потом к ним присоединились и многие другие. Вооружённые палками, камнями или просто голыми руками, кармайранские горожане бросались на ненавистных тиранов. Те пытались отойти от схватки на безопасное расстояние, но вновь натыкались на ряды людей, стоящих за их спинами. В сутолоке доносились ругань мужчин и крики женщин.