— Но ведь в обитель богов смертным и так нет доступа, — задумался Конан. — И никогда не было. И никогда не будет. Так что богам даже нет смысла защищать свои тайны. А здесь стоял страж, который должен был не пускать смертных в какое-то вполне земное место. Зачем? Что мы там можем увидеть, если нас не остановить?
— Я не знаю, что мы там можем увидеть, — с подчеркнутым равнодушием произнес Алихун, — но если маг уцелел при сегодняшнем камнепаде, то я пойду по его следу до конца.
— Если боги что-то скрывают от смертных в этих горах, — продолжал ломать голову Конан, — то почему бы им было не забрать это туда, куда смертные попасть и не смогут? Берегут они свою тайну от людей, или берегут людей от этой тайны? Ни разу я не видел, чтобы какие-то тайные знания и могущество пошли людям на пользу. Рано или поздно, все оно оборачивается беспощадной резней. Дай человеку силу — он начинает лупить окружающих, вымещая на них свое прошлое бессилие. Дай человеку знания — он устроит сородичам своим такую гадость, которой раньше и на свете-то не было. Дай человеку ума и он придумает такое, что его жертвы пожалеют о том, что он не остался самодуром без излишеств. А вот честь человеку дать нельзя. Если не выросло, то никакими силами не вложишь в душу человеческую понятия о том, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах. И чего иногда нельзя не делать. И никакой бог здесь не поможет.
— Можно подумать, — язвительно сказал Али-хун, — что ты бродячий проповедник, призывающий своих почитателей делать людям только добро, чтобы всем от этого стало хорошо-хорошо…
— Да нет, — оживился Конан. — Я живу мечом и убиваю тех, кто встает у меня на дороге. Но дело в том, что далеко не каждый человек встанет у меня на дороге! Я решаю мои проблемы своей силой и ловкостью и рассчитываю только на остроту моего меча, но я встречал людей, которые помогали мне не из страха и не из-за денег. Они такие по жизни, и я бы сказал, что город, в котором нет таких людей, — обречен. Но разве можно отказаться от того, чтобы раскрыть тайну? Вот если сейчас маг был бы у нас в руках, смогли бы мы уйти назад, потому что прислужники богов не велят ходить в эти горы? И не в том даже дело, что когда-нибудь сюда" придут другие люди и найдут то, что здесь спрятано. Просто человек должен сам убедиться в обоснованности любого запрета, чтобы согласиться с ним или отвергнуть его.
— Что это тебя потянуло на рассуждения? — лениво спросил Алихун. — Наше дело действовать, а не играть словами.
— Отчего бы не поиграть словами, пока есть возможность? Когда настанет время действовать, я не рассуждаю, ты видел это.
— Ладно, давай поспим.
Чуть рассвело, Алихун начал торопить Конана:
— Если маг уцелел при обвале, то надо его догонять, пока он не ушел с ночлега. Идем!
Наверху оказалось, что обвал, разрушивший часть гребня, срезал дорогу на той стороне, но ушел по склону поперек направления тропы, так что маг мог и уцелеть. Алихун опять начал пороть горячку, собираясь ломиться вперед по свежей осыпи, но Конан решительно пошел в обход. Спуск был гораздо тяжелее подъема, и Алихун не мог не признать, что если бы они пошли по неустойчивым камням, то легко могли переломать себе ноги. Они спустились вниз, обогнули завалы и вскоре наткнулись на место ночевки мага. Следы были совсем свежие — теплое кострище и содранная копытами лошади трава, и преследователи бросились в погоню.
Путь наверх был тяжел, но не опасен, всадник здесь двигался немногим быстрее пешего. Алихун устремился вперед с азартом гончей, увидевшей перед собой вожделенную добычу. Конан еле успевал за ним, примечая по дороге, что со следа они не сбиваются. Но до перевала они мага догнать не смогли.
Они поднялись на перевал и увидели всадника, медленно спускающегося по обходной тропе к огромной котловине впереди. До мага было всего сотни три шагов, и Алихун рванулся к нему напрямик, без дороги. Конан выругался и бросился следом. Тропа, идущая вдоль котловины, заканчивалась довольно ровной площадкой на краю обрыва, но дальше дороги не было. Спешить на самом деле никакой причины не было — никуда бы маг из этого тупика не делся. Но пока что он обернулся на шум приближающейся погони, послал вперед коня и беспрепятственно успел выехать на площадку перед котловиной. Здесь он слез с коня и начал разворачивать длинный сверток, который вез с собой. Тут уже и Конану стало понятно, что медлить не стоит.
Подбегая к магу, Алихун резким движением руки послал в него метательный нож, но маг успел увернуться. А мгновением позже в схватку вмешалась новая сила. Четыре мощных приземистых фигуры как будто вышли прямо из скалы и тут же бросились на людей со стремительностью, исключавшей всякую возможность мирного исхода. Они были ростом чуть ниже Конана, но мощнее вдвое. Массивное тело, как у медведя, короткие и толстые руки и ноги, шкура неотличимая с виду от камня маленькие глаза, горящие красным огнем.
— Дэвы! — воскликнул Алихун, резко сворачивая к краю обрыва.
Маг тоже заметил приближение чудовищ, мгновенно повернулся к ним, перенацелив свое оружие против нового врага. Огненный всплеск ударил в первого монстра и отбросил его на другого, бегущего следом. Предсмертный вопль монстра был чист и пронзителен. В другой обстановке любой человек, услышавший такой звук, невольно поддался бы чувству жалости и скорби. Но сейчас людям было не до мыслей и не до чувств. Тяжелая лапа мелькнула перед лицом Конана. Дэв пытался одним ударом оторвать ему голову, но киммериец не уступал ему в скорости движений и рубанул по лапе мечом, вкладывая всю свою силу и добавляя в движение клинка тяжесть своего могучего тела. Меч загудел от удара, встретив на своем пути плоть дэва, не менее прочную, чем камень. Монстр застонал, лапа его повисла без сил, но он тут же ударил второй лапой, напирая на киммерийца, чтобы задавить его своей силой.
Тем временем, маг шарахнулся от другого дэва, укрываясь от него за своим конем. Конь тоже рванулся в сторону, развернулся и залепил копытами в грудь приближающемуся чудовищу. Третий дэв бросился на Алихуна, но тот пригнулся и быстро бросился вдоль края пропасти, потом развернулся, ударил кинжалами в ногу монстра, ускользнул от его рук, мгновенно перескочил назад и резко толкнул дэва в спину. На мгновение тот замер, балансируя на краю обрыва, но новый толчок сзади не позволил ему сохранить равновесие. Издав такой же чистый предсмертный крик, он рухнул с обрыва вниз.
Конан, отступавший под неумолимым натиском монстра, начал тоже смещаться к краю площадки. Он наносил чудовищу молниеносные удары мечом, но без особого результата. Одна рука дэва бессильно повисла, но и теперь он был слишком силен. Киммерийцу приходилось прилагать слишком много усилий, чтобы самому не попасть под удар, и он не мог снова рубануть монстра со всей своей силы — тот не давал такой возможности, стремительно атакуя.
Кинжалы Алихуна были слишком слабым оружием против дэва, но он вступил в схватку, чтобы рассеивать внимание монстра. Алихун и Конан мелькали перед дэвом, непрерывно нанося ему удары и уворачиваясь от него. Они пытались поставить чудовище на край обрыва, но пока этого у них не получалось. В это время дэв, получивший удар копытами и отшатнувшийся на мгновенье, снова бросился на мага.
Одним неудержимым ударом чудовище переломило хребет коню, отбросило его в сторону и стремительно кинулось к магу. Тот выпустил огненную стрелу в приближающегося дэва. Вспьшка пламени совпала с ударом монстра. Маг полетел в сторону, сбитый страшным ударом, а дэв в третий уже раз огласил горы воплем умирающего. Раненый дэв, бившийся с Алихуном и Конаном, обернулся и метнулся к магу, не обращая на удары, обрушившиеся на него сзади. Он стремительно преодолел расстояние до мага, но бросился не на него, а на тот предмет, с помощью которого маг посылал огненные стрелы. Конан успел заметить, что это было нечто вроде длинного уплощенного жезла или укороченного копья необычной формы.
Схватив этот жезл единственной уцелевшей рукой, дэв издал протяжный крик невыносимой муки. Не переставая кричать и по-прежнему не обращая внимания на удары мечом и кинжала ми, наносимые ему в спину, он добежал до края площадки и прыгнул вниз, прижимая жезл к груди.