— Не бросай пустых клятв в Пещере Живого ветра, — резко прервал его Гейрус.
Это значило требовать от Райку того, что другие Говорящие едва ли требовали от себя. Не хочет ли Гейрус нагнать на него страху, запугав таким детским приемом? Или Первый Говорящий знает о Живом ветре что-то, о чем не рассказал Райку?
От этой второй мысли воздух в пещере показался еще более холодным, чем обычно. Это также заставило Райку рыться в своей памяти и своих знаниях, чтобы попытаться отыскать ответ на этот вопрос. Он понимал — так же точно, как понимал, что жив, — что Гейрус не расскажет ему по своей воле ничего.
— Если я не могу воспользоваться клятвами, могу ли я воспользоваться умом?
— Язык твой стал острым, Райку.
— Думаю, ум мой не стал тупее. Я прошу права пойти с тобой, когда ты направишься на встречу с Чабано. Полагаю, со мной он может говорить более свободно, чем с тобой, если ему дать такую возможность, при условии, что его воины ничего об этом не узнают.
— Они все еще боятся Посвященных богу?
— Да.
— И правильно делают, — сказал Гейрус, поднимаясь на ноги. Как всегда, он оказывался выше, чем можно было ожидать, принимая во внимание его годы. Очень хорошо. Если Чабано вздумает вместо свежей рыбы всучить тухлую, его надо будет научить шевелить мозгами.
Гейрус удалился, не повелев Райку следовать за ним. Безмолвный брат вернулся в позу размышления, но мысли его были в другом месте.
Неужели оказалось, что Чабано знает о делах Ичирибу меньше, чем ожидал разузнать? Это казалось маловероятным. Без сомнения, у него есть шпионы и на пастбищах, и на полях, даже на самом острове. Возможно, эти шпионы стали жертвами Ичирибу или просто не смогли переправить донесения своему хозяину.
Неплохо будет узнать об этом. Гейрус не будет вечно сдерживать свой гнев, когда поймет, что заключим дурацкую сделку. Если Райку узнает правду раньше него, он может, по крайней мере, бежать к Кваньи, предложив молчание в обмен на защиту.
Райку сомневался, что Гейрус бросит вызов самому Чабано из-за одного беглеца. Гейрус стар, и рассудок ого поврежден потерей той жалкой девки, но он далеко не дурак.
Это означает, что Райку следует пойти на встречу, учи готовым воспользоваться искусством Говорящего так, чтобы, какой бы стороне он ни оказал помощь, у той была бы причина быть ему благодарной.
В светильнике горела смесь сала и рыбьего жира, в которую были накрошены травы. Валерии казалось, что она нюхала выгребные ямы и послаще, но Сейганко и Эмвайя явно вдыхали аромат с жадностью. Конан был к нему безразличен, так же как и к любому другому неудобству, большому или малому.
Валерия удивлялась, что человек может воспитать в себе такое терпение. Хотя ведь Конан прошел жестокую школу жизни, где выживают либо гибнут. Еще когда он был свободным юношей в своей родной Киммерии, ее каменистые поля и снежные зимы, должно быть, начали эти уроки.
— Валерия и я передадим воинам Ичирибу любое знание о нашем воинском искусстве, которое они пожелают получить, чтобы подготовить себя к встрече с Кваньи на суше, — сказал Конан. — Вы видели также, насколько Валерия владеет искусством боя с лодок.
— Видели, — произнес Сейганко. — Ты сказал «пожелают получить», а не «надо получить»?
— У меня довольно большой военный опыт, приобретенный мною в том числе и в Черных Королевствах, — ответил Конан. — Я завоевал имя Амра не сидя на золотом троне и лаская наложниц.
— Без сомнения, это не понравилось твоим наложницам, — сказала Эмвайя. Валерия уже достаточно понимала язык Ичирибу, чтобы улыбнуться молодой женщине. Эмвайя иногда казалась такой молодой, что могла быть Валерии дочерью, а иногда проявляла такую мудрость, что вполне могла быть Валерии бабушкой.
— Кваньи там, а я тут, — сказал Конан. — И, находясь здесь, я не стану оскорблять гостеприимных хозяев, утверждая, что они дети в военных вопросах. Чабано не сделал Кваньи непобедимыми. Но есть множество военных приемов, которым я могу обучить и которые сохранят Ичирибу много воинов, когда мы встретим Кваньи в бою.
Сейганко кивнул:
— Я уверен в этом. Конан, я объявлю, что ты говоришь моим голосом, обучая военным приемам. Я прошу взамен лишь об одной услуге.
— О какой?
— Оставь мысль идти по туннелям вдали от данного богами света — в окружении неизвестно какого злого колдовства, — чтобы напасть на Кваньи.
Эмвайя повернулась и внимательно посмотрела на своего жениха.
Затем она заговорила, резко произнося слова, которые Валерия не поняла, но смысл которых она, как женщина, почувствовала. Речь Сейганко была для Эмвайи неожиданной, и она была недовольна этим даже больше, чем самим предложением.
Эмвайя некоторое время изливала поток слов. Валерии показалось, что Конан еле сдерживает смех из-за того, что Сейганко готов провалиться на месте, из-за того, что Эмвайя за шемитскую медяшку вполне может ударом снести голову с плеч своего жениха.
Но ни Конан, ни Валерия не предложили Эмвайе никаких монет, так что Сейганко, оставаясь невредимым, дождался, пока женщина не выдохлась. Валерия чувствовала неловкость до тех пор, пока Эмвайя наконец не повалилась со слезами, текущими по щекам, на руки Сейганко. Без сомнения, ее гнев подействовал на Эмвайю больше, чем на Сейганко: яд уже вышел из тела, но силы она еще не восстановила.
— Конан, — сказал Сейганко. Казалось, ему требовалось полночи, чтобы найти следующее слово, — кажется, Эмвайя в отношении туннелей согласна с тобой.
Киммериец продолжал изображать из себя храмового идола. Решив, что для этого у него есть веские причины Валерия попыталась сделать то же самое.
— Эмвайя и я передадим разговор ее отцу, — продолжал военный вождь. — Согласитесь ли вы с его решением?
Конан кивнул:
— Я не имею желания оскорбить тебя, Эмвайя, но, вероятно, твой отец обладает большим знанием, чем успел передать тебе.
Он посмотрел на Эмвайю, и Валерия заметила, что женщина Ичирибу пытается выдержать взгляд этих голубых, как лед, глаз и что это ей совсем не удается.
— Полагаю, нам не нужно ждать, чтобы я приступил к обучению воинов? — заключил киммериец.
Сейганко понял, что имеет в виду Конан, — ему придется взять всю ответственность за воинов Ичирибу на себя, если он еще хоть раз возразит Конану. Валерия пересела так, чтобы быть поближе к Конану и оставаться лицом к Сейганко.
Воин Ичирибу, не будучи дураком, мог узнать битву, которую он проиграл, еще не вступив в нее.
— Любые клятвы, какие нужны тебе, я дам, Конан, подтверждая, что ты можешь даже учить воинов Ичирибу ходить на головах и метать копья ногами!
— Это будет не так уж плохо, если от этого воины Кваньи так расхохочутся, что воины Ичирибу смогут вспороть им животы, пока те смеются, — сказал Конан. — Приходи завтра на рассвете и расскажи все, что шлешь о том, как дерутся Кваньи. Тогда я более точно буду знать, чему в первую очередь следует научить Ичирибу.
— Мы можем начать сегодня... — начал с готовностью Сейганко, но Эмвайя прикрыла ему рот двумя пальцами — ритуальным жестом, требующим молчания. Она улыбнулась и положила другую руку ему на колено.
— Начнем завтра, когда все мы отдохнем, — сказал Конан, и предложение его прозвучало для пришедших как команда. Когда занавески сомкнулись за ними, он так расхохотался, что штора заколыхалась будто от порыва ветра. — Вот женщина, с которой долго не спали и которая не позволит это отложить из-за разговоров о войне.
— А здесь еще одна, — сказала Валерия, беря Конана под руку. — Что значит «давно не спали»? Ты меня обижаешь, или это какая-то другая женщина прошлой ночью обвивалась вокруг тебя, как лиана?
— Тебе, как и всем, хорошо известно, что одна ночь как один обед. Неважно, женщина или мужчина, надолго этого не хватает.
Конан повернулся к ней, и Валерия встала, чтобы он мог развязать ее набедренную повязку, и обнял его.