-Я усматриваю в этом волю Сэта,-серьезно заметил вор. - Иначе , мы не спасли бы Адию.
Конан с изумлением уставился на него, а затем громко расхохотался.
-И давно ли ты стал жрецом Сэта, посвященным в его сокровенные замыслы? С чего бы это бог ярости, песчаных бурь, разрушения, хаоса, войны и смерти стал интересоваться судьбой хоршемишской девочки -подростка?
Шакур промолчал, но по его глазам было видно, что он остался при своем мнении.
-Послушать тебя,- насмешливо продолжал киммериец,- то и в Хорайю нам помешал попасть вовсе и не Тулса Дуум, а Сэт! Ведь иначе мы не смогли бы спасти Адию,-передразнил он вора.
-А я не удивлюсь, если и так! - с вызовом ответил Шакур.
Конан с раздражением сплюнул на пол и отвернулся в сторону.
Адия, слыша свое имя, но не поняв, о чем вдруг яростно заспорили ее спасители, испугалась и слезы опять закапали из ее глаз
-Успокойся, девочка!-рявкнул Конан , не переносивший женских слез.-Речь не о тебе, просто у нашего приятеля вдруг разбушевалось воображение!
Как Конан не торопился, но сразу отправиться в дорогу не удалось. Надо было упаковать и загрузить тюки с вещами и несколько квинталов ячменя для коней, пополнить запасы продовольствия и воды, а затем Конан и Шакур решили пойти к обрыву, о котором говорила Адия. Он действительно оказался сразу же за тыльной стеной постоялого двора. Внизу было глубокое ущелье, на дне которого струился быстрый горный поток.
-Вот, значит, как они расправлялись с жертвами,- сказал киммериец,- сбрасывали их вниз, а трупы или, что от них оставалось, уносились потоком. Затем где-то далеко отсюда останки пожирались гиенами и шакалами. А вода смывала все следы. Нет, нельзя сохранять этот притон для новых разбойников! Его надо сжечь дотла, чтобы на этом злодейском месте осталось одно пепелище.
Солнце - ослепительное око Митры, озирало землю с высоты, приближаясь к зениту, когда , наконец, Конан, Шакур, и Адия, ведя на поводу вьючных лошадей, начали спуск с перевала. Позади догорал разбойничий притон, впереди далеко внизу виднелась зеленеющая долина, за которой на самом краю горизонта обладателю хорошего зрения можно было разглядеть. Хоршемиш. До него оставалось около шести-семи лиг, но Конан предполагал сразу после спуска в долину повернуть направо и дальше двигаться на восток вдоль горного хребта, а затем границы Хорайи и Хаурана.
Спуск был трудный, нисколько не легче, чем со стороны Эрука. Пришлось спешиться и придерживать лошадей, который постоянно скользили на каменистой осыпи, тем более, что их теперь было восемь. Хорошо хоть серпантин оказался короче, а ,когда он закончился, дорога стала шире и удобнее для спуска.
Здесь начиналась широкая и плодородная долина ,которая словно кольцом окружала Хоршемиш. Ветры Западного океана приносили сюда со стороны Аргоса огромные массы горячего воздуха, которые, охлаждаясь над горной грядой, разряжались теплыми ливнями, питавшими здешние земли животворящей влагой. В Кофе выращивались овощи, которым не было равных во всей Хайбории, это был край цветущих садов, виноградников, плантаций многолетних растений. Климат здесь был теплый и ровный независимо от времени года, что позволяло собирать урожаи некоторых овощных и плодовых культур два раза в год. Дальше к востоку между северо-восточной частью Хорйи, Хаураном и Заморрой,где ощущалось дыхание пустыни, ландшафт менялся, начинались степи и полупустыни с редкой растительностью.
На третий день пути, когда путники углубились в степь на пути к Аренджуну, им повезло встретить купеческий караван, направлявшийся из Хаурана в Хоршемиш. Киммериец, остался вместе с Адией и двумя вьючными конями в стороне, чтобы лишний раз не попадаться на глаза посторонним, а Шакуру удалось по довольно выгодной цене продать оптом все товары, найденные у разбойников на эрукском перевале, вместе с тремя конями, на которых они были нагружены.
Эта удачная сделка обрадовала Конана не столько потому, что существенным образом пополнила их с Шакуром капитал, сколько потому что удалось освободиться от всех этих товаров, путешествие с которыми уже стало приводить его в бешенство. Он уже несколько раз в гневе орал, что он не купец, а воин и выбросит весь этот товар прямо на дорогу.
Сейчас же, когда его кожаная сумка пополнилась новой порцией золота, у киммерийца мелькнула мысль, что с такими деньгами можно спокойно купить солидный дом где-нибудь в Аквилонии или Аргосе и спокойно жить там до конца своих дней, а не мотаться по степям, горам и пустыням в поисках какого-то мага, о котором ничего толком неизвестно. Но три соображения удержали его от этого, заставив подчиниться судьбе. Первое заключалось в понимании того факта, что Дуум все равно будет его преследовать, даже, если он выбросит кольцо или продаст его какому-нибудь купцу. Второе обстоятельство было серьезнее и не считаться с ним он не мог. Если действительно ему помогает сам Сет, то уж грозный бог сумеет найти способ с ним расквитаться. Если от Дуума, еще можно было как-то спрятаться, то Сет его и под землей разыщет. Но самый главный аргумент к продолжению своей миссии заключался в том, что суровый киммерийский бог Кром никогда не простит ему проявленной трусости. Тяжело вздохнув, Конан, выбросил из головы недостойные киммерийскому воину мысли и с легкой улыбкой стал наблюдать, как Адия за что-то отчитывает Шакура, а тот, глядя на нее влюбленными глазами, смущенно оправдывается. За эти четыре дня пути девушка совершенно освоилась в их компании и не только откровенно помыкала Шакуром, но даже осмеливалась отпускать колкости и в адрес Конана. Впрочем, ни тот, ни другой на нее за это не обижались. Шакур, чувствовалось, был в нее влюблен по уши, а киммериец выслушивал ее замечания вполуха и не обращал на них внимания, главным образом потому, что Адия взяла на себя ту работу, которой он не особенно любил заниматься: готовила еду, ухаживала за лошадьми, даже стирала им с Шакуром одежду в попадавшихся на пути ручьях и речушках.
Путешествие проходило спокойно, без приключений. Корма коням было достаточно, вода попадалась в местных речушках, но чем глубже они забирались в степь, тем становилось засушливее. По весне здесь стояла высокая зеленая трава в рост человека, сейчас же к исходу лета она высохла и пожелтела. Временами жаркий ветер, налетая порывами, гнул высохшую траву до земли, завивая кольцами, после чего она уже назад не поднималась.