– Верно, – чуточку остывая, согласился Кейлаш. – Мы ведь не знаем, что известно негодяю, а что нет. Состоял ли он в союзе с Вальтреско, или со жрицей, или с обоими?
– Не важно! – сказал Конан. – Хоть с самим Сэтом!.. Все равно я пойду за этим шлюхиным сыном хоть в Бездну и не успокоюсь, пока не проткну его насквозь! Пошли послушаем, что там разузнал Мальгореш, да проведаем наших коней! Куда бы ни скрылась гадюка, от нас ей не уползти!..
ГЛАВА 17
ПУТЬ ЗМЕЯ
Как оказалось, Мальгореш не вытянул из деревенских почти ничего интересного. Те, кого в тот вечер не было в его заведении, в большинстве своем мирно спали дома. Когда Конан и Кейлаш разыскали кабатчика, раздосадованный туранец передал им те жалкие крохи, что ему удалось собрать.
– Одну старушку ночью разбудил цокот копыт, – сообщил он хмуро. – Ее зовут Сирницея… Она жрица Викканы и живет одна-одинешенька в домике на восточной окраине деревни.
– Надо переговорить с ней, – решительно сказал Конан, хотя упоминание еще об одной жрице заставило его внутренне содрогнуться.
– Сирницея слепа, да и с головой у нее… – усомнился Мальгореш. – Вряд ли вы от нее чего-то дознаетесь.
– Все равно отведи нас к ней, – упрямо проговорил киммериец.
Мальгореш еще немного поспорил, но потом все-таки проводил их к жилищу старухи. Домик оказался невелик, но вполне крепок, хотя и выглядел старше тех, что они видели в западной части Иннасфална.
– Она жила здесь еще до того, как было основано поселение, – как бы подслушав их мысли, пояснил Мальгореш. – Кое-кто говорит, будто она встречала наступление Года Льва не менее двенадцати раз. Не знаю, правда ли это, но вот то, что, когда рождались старейшие из здешних стариков, она была повитухой, – это истинная правда!
И он указал им на сутулую старую женщину, как раз вышедшую из дома.
Конан сразу поверил в то, что старухе давно перевалило за сотню. Ее распущенные седые волосы почти достигали колен, а лицо было сморщено, точно яблоко, высохшее на солнцепеке. Услышав голоса, она повернулась туда, где стояли мужчины. Любой с первого взгляда признал бы в ней слепую. Глаза Сирницеи были плотно закрыты веками, словно окна ставнями в непогожий день. Сама она была маленькая, худенькая и сгорбленная. Она напоминала Конану узловатое дерево, согнутое годами и бурями. Согнутое, но не сломанное.
Они приблизились к Сирницее и вежливо поздоровались.
– Я – Конан, северянин, – представился варвар. – А это Кейлаш, кезанкиец из…
– Имена, имена… – пробормотала старуха. – Я слишком стара, чтобы запоминать имена. Да и что мне в них толку?.. Подойдите, чтобы я могла прикоснуться к вашим чертам. Лицо человека – вот истинное окно в его душу…
Конан и Кейлаш скептически переглянулись. Мальгореш скрестил на груди руки и устремил взор в небеса. Решив потрафить старухе, два воителя подошли к ней вплотную. До лица киммерийца Сирницея при всем желании не смогла бы дотянуться, и он встал перед ней на колени. И держал в узде свое нетерпение, пока ее узловатые пальцы блуждали по его скуластому, покрытому шрамами лицу. Покончив с ним, Сирницея точно так же «осмотрела» Кейлаша, потратив на него заметно меньше времени.
– Суровые лица воинов, – опуская руки, сказала она наконец. – Суровые и печальные. Нехорошо, когда у молодых ребят вроде вас такие лица… Что привело столь могучих воителей в нашу бедную деревушку?
– Мы ищем одного человека и надеемся, бабушка, что ты нам поможешь его отыскать, – сказал Конан. – Говорят, вчера вечером ты слышала, как мимо твоего дома на восток проскакала лошадь?
– Да, и это обеспокоило меня и показалось весьма странным, – задумчиво отвечала старуха. – Не звук разбудил меня, но ощущение зла… Тот, кто скакал в ночи, был вестником смерти. И присутствие этой смерти точно ледяными пальцами стиснуло мое старое сердце…
– Так ты уверена, что он скакал на восток?.. – нетерпеливо вмешался Кейлаш.
– Ты можешь сам удовлетворить свое любопытство, – загадочно ответила бабка, но тут же пояснила: – Лошадь пронеслась всего в нескольких шагах от этого места и потоптала мой огород.
Мужчины разом оглянулись в сторону недавно вскопанного огорода. Там в самом деле виднелось несколько совсем свежих отпечатков копыт. Они указывали на восток.
– Спасибо, бабушка Сирницея! – искренне поблагодарил Кейлаш. – Стало быть, на восток, Конан!..
Киммериец извлек из кошелька золотой и вложил его в руку старухе.
– Богатая награда всего за несколько слов!.. – Сирницея была явно удивлена щедростью Конана. – Странным показался мне проезд злого всадника… чувствую, сынок, твое горе как-то связано с этим человеком. Когда он скакал мимо меня, я ощутила еще кое-что… некую искорку тепла и добра, разгонявшую зло. Я уже встречалась с ней раньше, но не могу припомнить, где и когда. Старость – это вор. Он подкрадывается в ночи и крадет мои воспоминания, когда я сплю. Будь готов встретить этого вора, когда он пожалует и к тебе… – Она помолчала немного, потом отвернулась и продолжала: – А он придет непременно, будь ты крестьянином, воином… или королем.
Они вновь поблагодарили ее, но про себя были согласны с Мальгорешем в том, что касалось бабкиного рассудка. Однако, так или иначе, теперь у них была четкая цель. Они знали, в какую сторону скакать и что делать. Они распрощались с Мальгорешем и пустились вперед – по следу Ламици.
Туранец набил их сумки продовольствием на дорогу так, что те чуть не трещали по швам. Кейлаш предложил ему несколько золотых за труды и на ремонт разгромленной таверны. Мальгореш отказался наотрез, зато пообещал отправить тело Мадезуса домой в Коринфию в сопровождении нескольких надежных парней. Они отвезут его в храм и с рук на руки передадут Калетосу для надлежащего погребения.
Что же касалось успокоения отлетевшей души, то об этом все трое молча помолились каждый своему богу.
Воины молча выехали из Иннасфална… Говорить им было особо не о чем, а вот следы, возможно оставленные Ламици, следовало высматривать со всей тщательностью.
Выслеживать, евнуха оказалось неожиданно трудно. Оба преследователя были опытными следопытами, но их объединенных усилий только-только хватало. Во многих местах на каменистой тропе не удавалось разглядеть вообще ничего. Оставалось надеяться на инстинкт. И не уходить далеко от дороги. Так они и поступали, и в конце концов отыскивали все новые подтверждения: Ламици здесь побывал.
Между тем – хотя они об этом и не подозревали – тропа, по которой они продвигались, не была безымянной. Путешественники называли ее Путем Змея. Узкая, извилистая, она петляла между неприступными скалистыми кряжами, образовывавшими естественную границу Бритунии с юго-востока. Кое-где тропа суживалась так, что приходилось ехать гуськом. В этих местах двое странников особенно усердно оглядывались по сторонам, – не напороться бы на разбойничью засаду!
Полуденное солнце стояло над головами. Оно обогревало тела, но отнюдь не сердца. Конан первым нарушил молчание, длившееся уже несколько часов:
– Как ты думаешь, почему он поехал не в город, а на юго-восток?
Кейлаш ответил тотчас, ибо сам размышлял о том же: – Он знает, где прячется жрица. Не знаю, каким образом и откуда, – но знает. Наверное, он хочет предупредить ее о нас… или получить награду за убийство Мадезуса. Все равно! Мы должны остановить его прежде, чем он к ней доберется. Незачем ей знать, что Мадезус погиб. Мало ли что она примется делать, узнав, что жрец ей более не противостоит!
– Поймаем, – уверенно проговорил Конан, – Обязательно поймаем подонка. Еще не бывало такого, чтобы пожилой евнух, выросший в городе, сумел удрать от киммерийца, взявшего его след! А я не успокоюсь, пока не окуну свой меч в его вонючую кровь И не отправлю черную душонку печься в аду!
Они почти не делали привалов, проезжая Путем Змеи, и останавливались только затем, чтобы напоить лошадей и дать им отдых. По счастью, недалеко от дороги было множество небольших озер, питаемых горными ручейками. Конан беспрестанно ворчал – ему все казалось, что привалы были слишком частыми, – но Кейлаш настаивал. Лошадей следовало поберечь для изнурительного путешествия, которое им еще предстояло. Кезанкиец надеялся, что Ламици скоро загонит своего коня и будет вынужден продолжать путь пешком. Конан подумал и нехотя с ним согласился.