Роберт Говард
КОНАН. КРОВАВЫЙ ВЕНЕЦ
Иллюстрации посвящаются Маргарет и Луису Джианни.
Гэри Джианни
Предисловие
© Перевод К. Плешкова.
Когда я был маленьким, я видел, как человек рушил дом кувалдой. Собственно, даже не дом — скорее следовало бы назвать его хижиной. Я живо помню тот день и соседских ребят, собравшихся во дворе моего друга Джо посмотреть, как его отец будет сносить старую хижину, стоявшую на краю участка. Какой восьмилетний мальчишка отказался бы это увидеть?
Когда я пришел, мистер Лилл уже оценивал размеры предстоящей работы, взвалив на широкое плечо большую кувалду. Сооружение клонилось в его сторону, словно бросая вызов. Возможно, он почувствовал насмешку, поскольку тут же ринулся в бой, превратившись в орудие уничтожения. Размахивая руками, словно мельница, он наносил сокрушительные удары, стремясь нанести максимальный ущерб шатающемуся под ними противнику. Облака пыли и треск ломающихся досок создавали иллюзию фантастической битвы. Меня полностью захватило это зрелище, и сейчас я думаю о том, кто еще из тех мальчишек невольно скрежетал зубами и сжимал кулаки вместе со мной.
Когда последний столб рухнул на груду обломков, мистер Лилл вскарабкался на ее вершину, оперся на кувалду и мрачно окинул взглядом дело своих рук.
Оглядываясь назад, могу сказать, что это был великолепный момент, настоящее воплощение Джона Генри, Геркулеса и Самсона. У нас у всех бывал подобный опыт в той или иной форме, и воспоминания эти лучше всего описать как «героический реализм» (термин придуман критиком Луи Менаном). Не считая фантастических элементов, именно эта черта главным образом интересует меня в моей работе с произведениями о Конане — чувство настоящей опасности, романтика и интрига, основанные на осязаемой реальности.
Будучи подростком, через несколько лет после того, как обрушилась хижина, я наткнулся на книгу в мягкой обложке. На ней был изображен человек, который стоял, опираясь на меч, над грудой из тел побежденных противников. И картинка эта напомнила мне нечто знакомое, таившееся в глубинах памяти.
Я вспомнил тот день, и меня охватило неподдельное волнение. Такова порой бывает сила изображений.
Книгой этой, естественно, был «Конан-завоеватель» Роберта И. Говарда, а автором обложки был Фрэнк Фразетта. Так я познакомился с варваром, которого придумал Говард.
С тех пор прошло много лет, и приключения Конана изображались многими талантливыми художниками. Меня вполне удовлетворяла возможность восхищаться их работой со стороны, но шанс поучаствовать лично предоставился сам собой, после того как я проиллюстрировал похождения двух других великих героев Роберта Говарда — Соломона Кейна и Брана Мак Морна. Разве я мог отказаться?
Для меня было немалой честью изображать этих персонажей, и теперь я присоединяюсь к сонму выдающихся иллюстраторов, пытавшихся показать Конана. Сколько бы художников ни добавляли что-то свое к мифу о Конане в книгax, комиксах и фильмах, именно сами оригинальные рассказы и убедительные образы, которые они вызывают в воображении, в конечном счете приводят в трепет читателя. И это можно считать вполне достойной данью писательским способностям Говарда.
Гэри Джианни, 2003
Вступление
© Перевод К. Плешкова.
«Для меня не существует более интересной литературной работы, чем переписывание истории под маской фантазии»,— писал Роберт И. Говард своему другу Г. П. Лавкрафту. И слова эти в определенной степени объясняют особый интерес, присутствующий в его рассказах о неукротимом Конане из Киммерии, ибо именно в них мы наблюдаем историю в виде живого и драматичного повествования.
Что? Конан — история? Да ведь это же фантастика, разве не так? Весь этот мир, известный как «Хайборийская эра»,— всего лишь плод воображения Говарда, верно? Что ж, и да и нет. Конечно, это уникальное литературное творение Говарда — но в него он вложил всю свою любовь к истории, мифологии и романтизму.
Роберт Говард был в высшей степени одаренным, но подчеркнуто коммерческим писателем. Сочинение всевозможных историй, судя по всему, являлось для него чем-то вполне естественным; друзья его детства свидетельствуют, что он руководил их играми еще в десятилетнем возрасте, а друзья его отрочества говорят, что он был прекрасным рассказчиком, способным зачаровать слушателя. Конечно, свидетельства этому мы находим и в его творчестве. И хотя сам он отрицал наличие каких-либо особых художественных мотивов, в его лучших работах присутствует подлинное мастерство. Как отмечал Лавкрафт, «он был выше любой конъюнктуры, которую он мог бы принять как руководство к действию».