Неподалеку от нее, затерявшись между купеческими складами и доходными домами, частью покинутыми, стояла старинная сторожевая башня, до того заброшенная и позабытая, что вот уже более ста лет ее даже не считали нужным наносить на планы города. Для какой цели она служила прежде, никто уже не знал. Последнее время мало кому доводилось бросить даже случайный взгляд на старую башню и на замок, висящий на ее двери, дабы покинутое здание не сделалось прибежищем воров и нищих. А между тем замок, внешне выглядевший дряхлым и ржавым, на самом деле был нов, исключительно крепок и донельзя хитро устроен, а ржавчина и грязь лишь скрывали это. Во всем королевстве за все времена едва набралось бы полдюжины людей, знавших тайны, которые охраняли этот замок.
В его тяжелом, обросшем зеленью корпусе не было даже скважины для ключа. Однако умелые пальцы Конана быстро нашли несколько выпуклостей, незаметных для случайного взгляда, и надавили их в определенном порядке. Дверь беззвучно отворилась вовнутрь, и король ступил в темноту, столь плотную, что ее, казалось, можно пощупать. Войдя, он прикрыл дверь за собой. Будь у Конана светильник, он увидел бы, что башня внутри совершенно пуста: голый каменный цилиндр, и более ничего.
Уверенно пошарив в знакомом углу, Конан ощупал одну из плит пола. Быстро подняв и отодвинув ее, он без долгих раздумий спустился в открывшуюся дыру. Под ногами были каменные ступени; Конан знал, они вели в узкий туннель и далее прямо в подвал Железной Башни, стоявшей через три квартала отсюда.
Гулко ударил большой колокол цитадели, в него били только в полночь или когда народу объявляли о кончине монарха. Внутри Железной Башни открылась дверь скудно освещенной комнаты, и в коридор вышел человек. Изнутри, надо сказать, Железная Башня выглядела столь же безрадостно, как и снаружи: голые, грубо обработанные каменные стены, каменные плиты пола, глубоко истертые спотыкающимися шагами бесчисленных узников, а над ними — сводчатый каменный потолок, едва озаренный слабым пламенем факелов, чадивших в нишах стен.
Человек, шедший тяжелой походкой по мрачному коридору, как нельзя лучше соответствовал всему, что его окружало. Мужчина был высокого роста, мускулистое тело плотно обтягивал черный шелк. Голову покрывал черный капюшон, снабженный двумя отверстиями для глаз. За спиной колыхался широкий черный плащ, а на плече покоился тяжелый топор. Достаточно взглянуть на этот топор один раз, чтобы понять: он не был ни оружием воина, ни орудием мастерового.
Навстречу с другого конца коридора ковылял сутулый кислолицый старик, горбившийся под тяжестью фонаря и копья.
— Твой предшественник был точнее тебя, господин палач,— проворчал старик,— Уже пробило полночь, и те, в масках, пошли в камеру госпожи. Ты заставляешь их ждать!
— Эхо от колокола еще гуляет среди башен,— ответил заплечных дел мастер.— Это верно, я не так проворно кидаюсь бежать по приказу аквилонцев, как тот выродок, что служил здесь до меня. Но они смогут убедиться, мой удар не хуже. Занимался бы ты лучше своими делами, старик, и не совал нос в мои. Право же, моя работа лучше твоей. Клянусь Митрой! Ты бродишь холодными коридорами, пялясь на ржавые решетки темниц, а я нынче срублю самую прекрасную голову во всей Аквилонии!
Сторож, хромая и ворча, удалился по коридору, палач же не спеша отправился дальше. Еще через несколько шагов, свернув за угол коридора, он краем глаза приметил слева от себя чуть-чуть приоткрытую дверь. Если бы он немного подумал, он бы догадался — дверь приоткрыли уже после того, как ее миновал сторож. Однако думать палач не привык и прошел мимо двери, а потом размышлять сделалось поздно.
Чей-то мягкий тигриный шаг и шелест плаща предостерегли его в последний момент, но обернуться он уже не успел. Могучая рука, протянувшаяся сзади, охватила его шею, не дав закричать. В тот краткий миг, что ему еще оставался, палач успел с ужасом осознать страшную силу нападавшего и то, сколь беспомощны перед нею его собственные хваленые мышцы. Не видя взмаха кинжала, он ощутил над собой занесенное острие…
— Немедийская скотина! — прошипел ему в ухо хриплый от ярости голос.— Больше ты не отсечешь ни одной головы аквилонца!
В сыром подземелье, тускло освещенном единственным факелом, трое мужчин окружили юную девушку, стоявшую на коленях на каменном полу, присыпанном соломой. Тело ее едва прикрывала изорванная сорочка, роскошные золотые волосы разметались по белым плечам, грубая веревка стягивала за спиной руки, в глазах стоял ужас. Даже неверный факельный свет, даже смертельная бледность и тюремные лохмотья не могли скрыть ее замечательной красоты. Она молчала, лишь взгляд огромных глаз скользил по лицам мучителей. Все они были в масках и плащах. Деяния, подобные нынешнему, полагалось совершать в масках, хотя бы и в покоренной стране. Несмотря на это, Альбиона, конечно, без труда узнала их всех; но минует ночь — и ее знание не повредит уже никому.
— Наш повелитель в своем милосердии дает тебе еще одну возможность, графиня,— сказал по-аквилонски и без акцента самый высокий из троих.— Он велел передать тебе: смягчи свой гордый, мятежный дух, и он по-прежнему готов будет раскрыть тебе объятия. Если же нет…
Он указал рукой на зловещего вида колоду, стоявшую посередине темницы. Она была покрыта пятнами и вся в глубоких зарубках, причиненных, надобно думать, отточенным лезвием, которое раз за разом рассекало нечто уступчивое и с силой входило в плотное дерево.
Содрогнувшись, Альбиона отшатнулась прочь и побледнела еще сильней. Каждая жилка ее молодого, полного сил тела так и молила о жизни. Валерий тоже был молод и очень красив. Альбиона твердила себе, что его любили и находили привлекательным многие женщины… но тщетно. Она так и не смогла выговорить заветное слово, которое спасло бы ее нежное тело от плахи и окровавленного топора. В чем дело — она плохо понимала сама. Она знала одно: при мысли об объятиях Валерия все ее существо сотрясала дрожь отвращения, и это отвращение пересиливало даже страх смерти. Альбиона отрицательно покачала головой.
— Значит, и говорить больше не о чем! — нетерпеливо воскликнул другой вельможа, и в его голосе явственно слышался немедийский акцент.— Где там палач?
И точно в ответ, беззвучно растворилась дверь подземелья. Огромная тень появилась в проеме — ни дать ни взять черный дух из преисподней.
При виде столь мрачного силуэта у Альбионы невольно вырвался тихий стон, да и остальные какое-то время лишь молча смотрели на него — таким безотчетным ужасом веяло от гиганта в черном капюшоне с двумя прорезями. В прорезях неистовым огнем горели синие глаза; они по очереди остановились на каждом, и у каждого пробежал по спине холодок.
Потом рослый аквилонец грубо схватил девушку и поволок ее к плахе. Она отчаянно закричала и, сходя с ума от ужаса, пыталась вырваться из его рук. Но он безжалостно швырнул ее на колени и прижал золотоволосую голову к плахе, покрытой запекшейся кровью.
— Что ты медлишь, палач? — спросил он раздраженно. — Делай свое дело!
В ответ прозвучал смех — низкий и неописуемо грозный. Все, бывшие в подвале, так и застыли, глядя на палача,— двое в плащах и тот, склонившийся над Альбионой. И даже она, как могла, вывернула шею, пытаясь взглянуть.
— Что еще за веселье, собака? — спросил аквилонец.
Ему было не по себе.
И тут палач сорвал с головы капюшон и швырнул его наземь. И прислонился спиной к запертой двери, поднимая топор.
— Узнаете меня, сволочи? — прогремел он.— Узнаете?
Гробовую тишину, последовавшую за этими словами, прорезал крик Альбионы.
— Король Конан! — закричала девушка и вырвалась из ослабевшей хватки мучителя.— Благословен будь Митра! Король!
Трое мужчин стояли как статуи. Аквилонец выглядел так, словно усомнился в собственном рассудке.
— Это Конан! — вырвалось у него.— Или его призрак! Что за демонское наваждение?
— Демонское наваждение — чтобы одурачить демонов! — насмешливо отозвался Конан. Губы его улыбались, но в глазах полыхало адское пламя,— Ну, кто первый, господа? При вас — мечи, при мне — вот этот колун. Топор мясника — именно то, что требуется, а?