Опытный глаз его примечал, что в Зингаре вправду было неспокойно. Конные отряды, обычно разъезжавшие вдоль реки на случай набега из Пуантена, подевались неизвестно куда. Междоусобная грызня оголила границы. Пустынная дорога белела от горизонта до горизонта. Не позвякивали колокольцами караваны груженых верблюдов, не катились, постукивая колесами, повозки, не мычали стада. Конану попадались лишь редкие группы всадников, одетых в кожу и стать, с жестокими глазами и ястребиными лицами. Они скакали стремя в стремя и держались настороженно. Обшарив Конана взглядами, ехали прочь: с этого одинокого путника явно нечего взять, зато схватка с ним обещала быть страшной.
Опустевшие деревни лежали в развалинах, поля стояли не паханными, луга заросли. Усобицы и налеты из-за реки почти выкосили здешний народ, времена были такие, что лишь храбрейшие дерзали путешествовать с места на место. А ведь в мирные дни эта дорога так и кишела купцами, спешившими из Пуантена в Аргос, в город Мессантию, и назад. Теперь большинство торговцев предпочитали другой путь — тот, что вел пуантенскими землями на восток и лишь потом сворачивал к югу, в Аргос. Та дорога была много длинней, зато безопасней. Только отчаянный смельчак отважился бы рисковать товарами и самой жизнью, пересекая Зингару.
У южного горизонта ночами стояло зарево, днем к небу вздымались шаткие столбы дыма: в городах и весях юга гибли люди, рушились троны, горели великолепные замки. Временами Конана брало дотянувшееся из прошлого искушение: а не повернуть ли коня, не ринуться ли очертя голову в битвы и грабежи, как когда-то? И на что ему в таких трудах и муках отвоевывать свое право властвовать над народом, который успел уже его позабыть? Зачем гнаться за блуждающим огоньком, стремясь к утраченной навеки короне? Почему бы ему не забыться, не затеряться в кровавом водовороте войны, как прежде бывало? А королевство — да неужели он нового себе не создаст?
Мир, думалось Конану, вступал в век железа, войн и имперских устремлений, и сильный человек вполне мог подняться над руинами наций как новый завоеватель. Почему бы ему не стать таким человеком?
Так нашептывал ему знакомый бес-искуситель, а перед внутренним оком кружились призраки его кровавого и беззаконного прошлого. Но Конан так и не свернул с пути. Он ехал вперед и вперед, неустанно стремясь к цели, которая казалась чем дальше, тем все менее ясной, порою напоминая несбыточный сон.
Со всей возможной скоростью гнал он вороного жеребца по белой дороге, простиравшейся от горизонта до горизонта. Зорат и вправду намного его обогнал, но Конан знал, что едет наверняка быстрее, чем обремененный товарами купец. И спустя некоторое время дорога привела его к владениям графа Вальбросо. Подобно гнезду стервятника, высился его замок на голом холме. Вальбросо сам выехал из ворот во главе своих молодцов. Это был смуглый худой человек с блестящими глазами и хищным носом, похожим на клюв. Позади него скакали три десятка копейщиков — черноусые ястребы пограничных войн, такие же алчные и безжалостные, как и их хозяин. Оскудевшие караваны давно не приносили добычи, и Вальбросо клял на чем свет стоит бесконечные усобицы, из-за которых дороги стали пустынны,— впрочем, эти же благословенные усобицы дали ему повод для безнаказанной расправы над соседями.
Одинокий путник, замеченный с башни, выглядел не слишком лакомым кусочком, но Вальбросо при вы к извлекать барыш из всего. Многоопытным взглядом окинул он Конанову потрепанную кольчугу и темное, в шрамах, лицо и сделал тот же вывод, что и всадники, с которыми киммериец разминулся ранее: тяжелый меч и пустой кошелек.
— Куда едешь, мошенник? — спросил граф.
— В Аргос,— ответил Конан.— Я — наемник. А как звать, неважно.
— Справные наемники нынче держат путь не туда, а оттуда,— проворчал Вальбросо.— Теперь все веселье на юге: и сражения, и добыча. А может, вступишь в мой отряд? С голоду не помрешь, это я тебе обещаю. На большой дороге, правда, совсем не осталось жирных купцов, которых стоило бы пощипать, но я со своими парнями думаю вскоре перебраться на юг и наняться к тем, кто ближе к победе!
Конан ответил не сразу. Он знал: стоит прямо заявить «нет», и Вальбросо тут же натравит на него своих головорезов. Зингарец же, не дождавшись ответа, сказал еще:
— Видит Иштар, вы, вольные наемники, знаете уйму способов развязать язык самому упрямому человеку. А у меня как раз пленник — последний перехваченный мною купец, ибо я, клянусь Митрой, уже несколько недель не видел пи одного. Так вот, у негодяя была с собой железная шкатулка, и мы не сумели ни вскрыть ее, ни заставить упрямца выдать секрет. Я-то думал, нет средств убеждения, которыми бы я не владел, но, может быть, ты, бывалый наемник, знаешь такое, что неведомо мне? Поехали в замок, посмотрим, не получится ли у тебя!
Эти слова возымели действие тотчас: Конан кивнул головой. В самом деле, пленником графа вполне мог оказаться и Зорат. Конан не был знаком с ним, но человек, у которого хватило духу пуститься в такое время по зингарским дорогам, мог, чего доброго, устоять и под пыткой…
Конан повернул коня и поехал рядом с Вальбросо по извилистой тропе, поднимаясь на холм, где угрюмо высился замок. Вообще-то ему, как простому воину, полагалось бы ехать позади графа, но сила привычки взяла свое, а Вальбросо не обратил внимания. Годы, прожитые на границе, напрочь отучили его от этикета, уместного при блестящем королевском дворе. Он хорошо знал, как горды и независимы наемники, чьи мечи возвели на трон не одного короля.
Высохший ров был местами до половины забит мусором. Копыта коней простучали по подъемному мосту, и отряд въехал в ворота. С мрачным лязгом упала сзади решетка. Пустынный двор зарос кое-где чахлой травой, посередине виднелся колодец. Вдоль стен ютились покосившиеся лачуги воинов графа, из дверей выглядывали женщины: одни — неряхи неряхами, другие — увешанные безвкусными украшениями. Стражники в ржавых кольчугах резались в кости, сидя под арками на каменной мостовой… Сущее разбойничье гнездо, а не замок дворянина!
Вальбросо спешился и жестом пригласил Конана за собой. Войдя в дверь, они миновали длинный сводчатый коридор и натолкнулись на хмурого человека в кольчуге, спускавшегося навстречу по лестнице. Конан пригляделся к шрамам на его лице и решил, что он, скорее всего, капитан стражи.
— Ну что, Белосо? — спросил граф.— Заговорил?
— Упрям, как черт,— буркнул Белосо, бросая на Конана подозрительный взгляд исподлобья.
Грязно выругавшись, владелец замка в ярости затопал по винтовой лестнице вверх. Конан и капитан последовали за ним.
Чем выше они поднимались, тем слышней делались стоны человека, терпящего ужасные муки. Пыточный застенок в замке Вальбросо располагался не в подземелье, как обычно, а, напротив, высоко над двором. Внутри застенка сидел на корточках волосатый звероподобный мужик в кожаных штанах и, чавкая, обгладывал говяжью кость. А вокруг громоздились дыбы, крючья, тиски и прочие приспособления, изобретенные человеческим разумом для того, чтобы рвать плоть, дробить кости, выворачивать суставы и сухожилия…
На дыбе висел нагой человек, и Конан с первого взгляда понял — страдать ему осталось недолго. Его руки, ноги и само тело были страшно растянуты, что шпорило об исковерканных суставах и многочисленных внутренних разрывах. Смуглое лицо человека было умным и тонким, но глаза налились кровью и остекленели от муки, капли смертного пота стекали со лба, а рот перекосился от испытываемых мучений.
— Вот шкатулка, о которой я говорил. — Вальбросо зло пнул небольшой, но увесистый железный сундучок, стоявший поблизости на полу.
На сундучке красовался замысловатый узор из крохотных черепов и сплетающихся драконов, по Копан не заметил никаких признаков замка, запиравшего крышку. Было видно: сундучок жгли огнем, рубили топором и зубилом, но едва смогли оцарапать.
— Этот пес держит там свои драгоценности,— зло продолжал Вальбросо.— Весь Юг знает Зората и его железную шкатулку, но что в ней — одному Митре известно. Не открывает секрета, хоть тресни!