— Стало быть, он сидит в южной башне под замком? — спросила Саломэ.
— Я уже сказала тебе… Зачем переспрашиваешь?
Вместо ответа Саломэ хлопнула в ладоши и, возвысив голос, прозвеневший жестоким весельем, позвала:
— Королева намерена удостоить тебя аудиенции, Сокол!
Распахнулась инкрустированная золотом дверь, и через порог шагнул рослый мужчина, при виде которого у Тарамис вырвался вскрик изумления и негодования.
— Констанций!.. И ты посмел явиться сюда!..
— Как видишь, государыня! — Наемник отвесил королеве шутовской поклон.
Констанций, которому воины дали прозвище Сокол, был высок ростом, широкоплеч, тонок в поясе, силен и гибок, точно стальной клинок. Даже красив — этакой ястребиной, безжалостной красотой. Его лицо дотемна сожгло солнце, иссиня-черные волосы далеко отступали с высокого узкого лба. Темные глаза смотрели бдительно и проницательно, тонкие усы лишь отчасти смягчали жесткую линию рта. На Констанции были сапоги кордавской кожи, его штаны и камзол из простого темного шелка прожгли походные костры и отметили ржавчиной железные латы.
Покручивая ус, он беззастенчиво разглядывал полуодетую королеву, и наглый взгляд заставлял ее вздрагивать и сжиматься.
— О Иштар! — проговорил он вкрадчиво.— А знаешь, Тарамис, в ночной рубашке ты куда соблазнительней, чем в царственных ризах… Какая ночь, право!
Глаза несчастной государыни наполнились ужасом. Что бы ни говорила Саломэ, королева была далеко не дурой и понимала: Констанций никогда бы не отважился на подобную наглость, не будучи полностью уверенным в себе.
— Ты сошел с ума,— сказала она.— Быть может, в этом чертоге я и нахожусь в твоей власти. Но и ты сам во власти моих подданных, которые на куски тебя разорвут, посмей ты ко мне прикоснуться. Если хочешь жить уходи отсюда немедленно!
Двое, стоявшие перед ней, расхохотались, и Саломэ нетерпеливо махнула рукой.
— Хватит комедию ломать! — воскликнула она. Пopa переходить ко второму акту нашего действа!.. Стyпай же, сестренка: Констанция привела сюда я. Когда решила прибрать к рукам трон Хаурана, я стала искать человека, способного мне помочь, и мой выбор пал на Сокола. Ибо в нем начисто отсутствует то, что глупые люди называют добром!
— Моя принцесса, я польщен…— ядовито пробормотал Констанций, отвешивая низкий поклон.
— Я послала его в Хауран,— продолжала Саломэ.— и, как только его люди разбили лагерь за городскими стенами, проникла внутрь сквозь ту дверку в западной стене…
Олухи, стоявшие на страже, решили, что ты возвращаешься после каких-то ночных приключений…
— Ах ты дрянь!..— Щеки Тарамис так и вспыхнули, царственная выдержка не помогла отмахнуться от оскорбления.
Тарамис очень дорожила своей репутацией добродетельной королевы.
Саломэ ответила с жестокой улыбкой:
— О да, они были весьма удивлены и даже потрясены, однако пропустили меня, не задавая вопросов. Потом я тем же способом вошла во дворец и отослала прочь стражников. Они тоже удивились, но послушно убрались прочь. А за ними и те, что стерегли в южной башне Констанция… И вот я пришла сюда, не забыв по дороге позаботиться о твоих служанках, моя дорогая!
Тарамис, бледнея, сжала кулаки. Налицо чудовищный заговор — а она ничего не могла сделать.
— И что же дальше? — спросила она, голос предательски дрогнул.
— А ты прислушайся,— ответила Саломэ и наклонила голову.
Сквозь окошко смутно доносился металлический лязг — маршировали латники. Грубые голоса выкрикивали команды на чужом языке, откуда-то уже долетали тревожные крики…
— Горожане просыпаются, им страшно,— едко усмехнулся Констанций.— Не пора ли тебе пойти подбодрить их, Саломэ!
— Зови меня Тарамис,— ответила та.— Пора привыкать к этому имени.
— Что ты наделала!..— закричала истинная Тарамис.— Что ты наделала!..
— Всего лишь прогулялась к воротам и велела воинам открыть их,— пожала плечами Саломэ.— Они ничего подобного не ожидали, но, как и все прочие, подчинились… И теперь ты слышишь, как в город входит армия Сокола!
— Демоница! — закричала Тарамис,— Ты приняла мой облик и предала мой город! Меня сочтут изменницей! Сейчас я выйду к ним и…
Но Саломэ с кровожадным смешком ухватила сестру за запястье и рванула назад. Королева была ловкой и гибкой, но месть и ненависть наделили ведьму поистине стальной силой.
Тарамис беспомощно билась в крепких руках сестры.
— Ты знаешь, как проникнуть отсюда в дворцовые подземелья? — обратилась Саломэ к Констанцию. Знаешь? Вот и отлично. Оттащи туда эту драчунью и запри ее в самую надежную камеру! Все смотрители подвалов крепко спят, мое зелье сработало… Пошли кого-нибудь, пусть глотки им перережет, пока не проснулись. Никто и никогда не должен догадаться, что произошло… Отныне и навсегда я стану Тарамис, а прежняя Тарамис превратится в безымянную узницу в темнице!
Крепкие белые зубы Констанция сверкнул и из мод усов.
— Отлично,— проговорил он,— Но прежде чем это случится, ты ведь не откажешь мне в праве немножко… э-э-э… поразвлечься?
— И не подумаю! Укрощай эту сучку, как пожелаешь! — И Саломэ со смешком швырнула сестру прямо в руки кофийцу, после чего вышла сквозь дверь, выводившую во внешний коридор.
Прекрасные глаза Тарамис расширились от ужаса, она извивалась и билась, силясь вырваться из объятий Констанция…
Вооруженные латники на улицах города, поругание ее королевской короны — все забылось перед угрозой жестокого мужского насилия.
Ужас и стыд захлестнули девичью душу — в глазах Констанция не было ни намека на жалость, его руки мяли и ломали ее тело…
Торопливо идя по коридору, Саломэ явственно услышала крик отчаяния и беспросветной муки, раздавшийся за спиной. Довольная улыбка скользнула по ее губам…
2
ДРЕВО СМЕРТИ
Штаны и рубашка юного воина, пропитанные потом, были сплошь в засохших кровавых потеках, а запыленная одежда утратила цвет. Кровь еще сочилась из глубоких ран на бедре, груди и плече. По лицу парня тек пот, пальцы судорожно стискивали покрывало с топчана, на котором он лежал. Однако голос выдавал душевную муку, затмевавшую все страдания тела.
— Она, верно, утратила разум!..— повторял он снова и снова, явно не в силах переварить нечто совершенно чудовищное и невозможное.— Кошмар какой-то!.. Наша Тарамис, любимица всей страны, предает свой народ! Отдает его исчадию зла, этому кофийскому выродку!.. О Иштар, и почему меня не убили?.. Легче умереть, чем вот так наблюдать, как наша королева становится растленной изменницей…
— Лежи тихо, Валерий,— упрашивала молодого воина возившаяся над ним девушка.
Она промывала и перевязывала его раны, и руки у бедняжки дрожали.
— Лежи, милый, не двигайся! Так ты только раны разбередишь! Тебе лекарь нужен, но я не смею за ним пойти…
— Ты права,— отозвался ее подопечный.— Синебородые головорезы Констанция наверняка прочесывают кварталы, выискивая раненых хауранцев… Они вздернут всякого, кто против них дрался и чьи раны послужат уликой. Ох, Тарамис, Тарамис!.. Как могла ты предать народ, который любил тебя и преклонялся перед тобой?..
И несчастный парень корчился на ложе, плача от ярости и стыда. Испуганная девушка обнимала его, прижимала к своей груди его голову, силясь успокоить.
— Лучше смерть, чем срам, обрушившийся сегодня на Хауран,— простонал Валерий.— Ты ведь тоже все видела, Ивга?
— Нет, милый,— ответила она.
Ласковые и умелые руки снова взялись за работу, бережно промывая зияющие раны и сводя их края.