Ликующая толпа расступалась перед Тарамис, образуя живой коридор. Валерий уже двинулся за своей государыней ко дворцу, когда нежная ручка несмело легла в его жесткую ладонь, и, обернувшись, молодой воин заключил в объятия верную Ивгу. Прижав девушку к груди, он осыпал ее поцелуями со всей страстью усталого рубаки, наконец-то прорвавшегося сквозь все тернии к миру и желанной награде.
Но не все люди подобны этим двоим, иные рождаются со штормовым ветром в крови, их дорога — сплошная череда войн и кровавых битв, и иного пути им не дано…
И снова вставало солнце. Древняя караванная дорога кишмя кишела всадниками в белых одеждах. Живая вереница тянулась от самых стен Хаурана далеко в степь. Возглавляя растянувшееся войско, Конан-киммериец смотрел с седла на измочаленный обрубок деревянного бруса, торчавший возле обочины. Теперь рядом с этим обрубком высился другой крест, и на нем, пригвожденный за руки и ноги, висел человек.
— Семь месяцев назад,— сказал ему Конан,— здесь был распят я, а ты, Констанций, сидел на коне.
Констанций ничего ему не ответил. Он беспрестанно облизывал посеревшие губы, глаза остекленели от боли и ужаса. Мышцы на поджаром теле натягивались и опадали, точно канаты.
— Как я погляжу, пытать других у тебя лучше получается, чем самому терпеть пытку,— проговорил Конан задумчиво.— Я угодил на крест в точности как ты сейчас, но выжил — благодаря счастливому стечению обстоятельств и выносливости, присущей нам, варварам. Вы же, цивилизованные люди, мягкотелы и не склонны зубами держаться за жизнь, как мы. Ты пытал меня и любовался собственной крутостью — поди-ка теперь выдержи то, что выдержал я! Думаю, ты испустишь дух еще до заката… Эй, Сокол пустыни, я оставляю тебя в обществе других птиц, живущих в песках!
И он указал на кружившихся стервятников, чьи тени скользили мимо них по земле. С губ Констанция сорвался нечеловеческий вопль ужаса и отчаяния…
Конан же подобрал повод и поскакал вперед — к реке, переливавшейся серебром в утреннем свете. Белые всадники у него за спиной пустили коней рысью. Проезжая мимо креста, они безразлично поглядывали на распятого, чья худая фигура черным силуэтом выделялась на фоне солнечного восхода. Детям пустыни не свойственны жалость и сострадание… Земля похоронным колоколом гудела под копытами коней. Хищные крылья голодных стервятников шелестели все ниже…
Приложение
Синопсис без названия
(«Люди Черного Круга»)
© Перевод К. Плешкова.
Король Вендии Бунда Чанд умирал в своем дворце в столице королевства Айодии. Его младшая сестра Деви Жасмина не могла понять, отчего он умирает, поскольку его не отравили и не ранили. Лежа на смертном одре, он обратился к ней голосом, словно доносившимся из продуваемой ветрами бездны, и сказал, что чародеи заточили его душу в каменную башню на высокой горе, где ветер завы пае г в ночи среди упирающихся в звезды вершин. Они пытались поместить его душу в тело мерзкой ночной твари, и, когда его сознание на мгновение прояснилось, он умолил сестру вонзить клинок с украшенной драгоценными камнями рукояткой и золотой гардой в его сердце, чтобы отправить его душу к Асуре, прежде чем чародеи смогут вновь утащить ее в башню на каменном утесе. Пока он умирал, в городе стонали и гремели колокола храмов и гудели раковины, а в комнате, решетчатый балкон которой выходил на длинную улицу, где факелы отбрасывали мертвенно-бледный свет, человек по имени Керим Шах, дворянин из Иpaнистана, с таинственным видом наблюдал за тысячами рыдающих людей. Обратившись к человеку по имени Хемса, носившему простой плащ из верблюжьей шерсти, он спросил, почему молодого короля нельзя было уничтожить таким же образом месяцы или годы тому назад. На что Хемса ответил, что даже магией правят звезды. Звезды расположились надлежащим образом для уничтожения Бунды Чанда — Змеи в Королевском доме. Он сказал, что прядь черных волос короля была отправлена верблюжьим караваном через реку Юмда в Пешкаури, охраняющий перевал Забар, вверх по Забару в холмы Гулистана. Прядь волос в золотой шкатулке, инкрустированной драгоценными камнями, была похищена у принцессы Хосалы, которая безответно любила Бунду Чанда и выпросила у него этот маленький подарок на память. С помощью пряди волос, образовавшей связь между королем и ними — ибо отрезанные части человеческого тела обладают невидимой связью с живым телом,— культ чародеев, которых называли Ракшасами, а сами они называли себя Черными Колдунами, совершил колдовство, лишившее молодого короля жизни и почти лишившее его души. Керим Шах признался в разговоре, о чем Хемса уже знал, что он не принц из Иранистана, но гирканец, вождь из Турана и посланник Ездигерда, короля Турана и самого могущественного императора Востока, правившего на берегах моря Вилайет. Бунда Чанд победил туранцев в великой битве на реке Юмда. Ездигерд, замышляя его умерщвление, послал Керим Шаха в Вендию, чтобы тот попытался победить воинов-кшатриев с помощью колдовства, там где не удастся сделать этого силой. Тем временем во дворце Деви Жасмина пронзила сердце брата кинжалом, чтобы спасти его душу, а затем упала без чувств на устланный тростником пол, в то время как снаружи жрецы выли и наносили себе раны медными кинжалами под резкий звон гонгов.
Затем действие переместилось в Пешкаури, в тень гор Гулистана. Племена Гулистана состояли в родстве с жителями Иранистана, но были более дикими. Войска Турана прошли через их долины, но не победили горные племена. Главные города были в руках туранцев, но столица Гулистана, чье правление племена признавали редко, была свободна, и туранцы не пытались обложить налогами или как-то иначе притеснять горцев. Правитель Пешкаури захватил в плен семерых афгулов и в соответствии с указаниями из Айодии послал известие в горы, что их вождь, Конан, бродяга с запада, ставший известным горным бандитом, должен явиться и лично вести переговоры об их освобождении. Но Конан был осторожен, так как кшатрии не всегда соблюдали свои договоренности с горными племенами. Ночью правитель был в своих покоях, широкое окно которых, открытое, чтобы прохладный горный ветер умерил жару равнин, находилось рядом с крепостной стеной. Через него он мог видеть синее химелийское ночное небо, испещренное большими белыми звездами. Он писал письмо на пергаменте золотым пером, окуная его в сок лотоса, когда к нему пришла женщина в маске и тонком полупрозрачном плаще, который не скрывал богатого шелкового жилета, пояса и шаровар; туфли были расшиты золотом, а головной убор, поддерживавший падавшую ниже груди вуаль, был перевязан позолоченным шнуром, украшенным золотым полумесяцем. Правитель узнал Деви и заговорил с ней, упомянув о беспорядках среди горных племен и о неистовстве их вождя-чужака Конана, совершавшего набеги до самых стен Пешкаури. На самом деле это происходило не внутри cтен, по в большой крепости за ними, у подножия холмов. Она ответила, что ей стало известно о причастности к смерти ее брата чародеев, известных как Черные Колдуны, а поскольку было бы недальновидно вести в горы войско кшатриев, она намеревалась отомстить с помощью одного из племенных вождей. Она приказала правителю потребовать в качестве цены за жизнь семерых афгулов уничтожение Черных Колдунов. Затем она ушла, но, еще не добравшись до своих покоев, вспомнила, что хотела сказать ему кое-что еще, и вернулась. Возможно, она увидела коня у внешней стены.
Тем временем правитель услышал, как что-то упало на крепостную стену с башни, а мгновение спустя в окно прыгнул человек с длинным, в целый ярд, забарским ножом в руке и приказал правителю молчать. Это был Конан, вождь афгулов, высокий, сильный и крепко сложенный, одетый как горец, что казалось несколько неуместным, поскольку он был не уроженцем Востока, а варваром-киммерийцем. Он требовательно спросил, чего хотел от него правитель, и, когда тот ответил, у разбойника возникли подозрения. В это мгновение вошла Деви, правитель встревоженно выкрикнул ее имя, и Конан, поняв, кто она такая, оглушил правителя рукояткой ножа, схватил Деви, выпрыгнул через окно на карниз, вскочил на коня и с ликующим криком поскакал в горы. Правитель отправил в погоню за ним группу всадников.