— Понять! — Ухватившись за перила колесницы, Конан подтянулся и сел. — О каких потерях ты скорбишь? Ты и твои шакалы идут по стране, как стая саранчи, убивая и сжигая все и всех на своем пути! — с трудом открыв глаза, он увидел перед собой хрупкую фигурку мальчика, казавшегося еще меньше от того, что рядом с ним возвышались двое широкоплечих громил-охранников.
— Это всеобщее заблуждение, — возразил Лар, посмотрев сквозь огонь, где на мягких подушках сидела Лидия, внимая змеиному пророку. — Как и большинство людей, ты переоцениваешь преходящие, временные вещи. Ты не знаешь силу истинного посвящения, перед которым материальные ценности и личные обязательства ничего не значат.
Конан промолчал. Его мало волновали рассуждения Лара, он больше был занят тем, чтобы удерживать себя в сидячем положении с наименьшей болью. Он сжал руки в кулаки и снова разжал их, пробуя пальцы на чувствительность, затем осторожно снял с головы шлем. Посмотрев внутрь его, Конан увидел, что там, где была продавлена сталь, были клочья его волос и куски кожи, прилипшие вместе с кровью к его внутренней поверхности. Затем он со страхом дотронулся до кожи головы, чтобы убедиться, что его череп не поврежден и мозг не открыт.
Нормально, решил он, эти раны заживут, если только Кром будет милостив к нему и подарит еще хоть один день. Он отложил шлем в сторону и перевел взгляд в сторону Лара.
В мальчишке не было ничего зловещего и дьявольского, что Конан ожидал увидеть в пророке змеиной веры. Он казался совершенно невинным ребенком, и это обезоружило Конана, погасив его порыв броситься на пророка и задушить его. Обычный мальчик с красивыми чертами лица и светлыми волосами, он был одет, как для праздника, в пурпурную с яркой золотой вышивкой накидку, а на голове сиял золотой венок. Несмотря на легкое высокомерие, сквозившее в его взгляде, он двигался с мальчишеской непринужденностью и беспечностью, и трудно было представить, что этот ребенок мог представлять для кого-нибудь страшную угрозу.
Его здоровенные охранники, один в фартуке кузнеца, другой по виду охотник, казались флегматичными и туповатыми парнями. Они стояли, готовые подчиниться любому приказу своего повелителя, хотя и не проявляя скорости или инициативы. В них, как и в Ларе, тоже не было ничего зловещего, но Конан знал, что за их плотно сжатыми губами запросто могли притаиться змеи.
Конан огляделся вокруг и увидел, что они находятся на территории лагеря, от которого мало что осталось: всего лишь одна палатка, украшенная теперь змеями и другими мистическими символами, сломанная повозка и открытый ящик с едой и вином. Его собственные лошади с понурым видом стояли неподалеку, привязанные к стволу дерева.
С того места, где еще совсем недавно кипела яростная битва, больше не доносилось никаких звуков — ни криков, ни звона оружия, не видно было надвигающихся полчищ змеепоклонников и падающих в ужасных муках динандарских солдат. Трагедия сегодняшнего утра могла быть просто сном, хотя кровь на панцире киммерийца и на полу колесницы говорила о том, что все это было наяву.
Наконец медленно Конан перевел взгляд на ту, о ком не переставал думать все предшествующие дни. Ему не хотелось смотреть на нее, и это нежелание, доходящее почти до страха, было вызвано не ее ошеломляющей красотой, а ее необъяснимым, чудовищным присутствием здесь. Он встретился с ней глазами и почувствовал, что они смотрят куда-то вглубь него с такой же, как и у ее юного повелителя, счастливой невинностью.
Лидия сидела на носилках, обложенных подушками, рядом с повозкой Лара. Одетая в пышные красивые одежды, подчеркивающие ее красоту, с подведенными глазами и накрашенными губами, она выглядела, как придворная дама при дворе короля Ласло в роскошном Бельверусе. Конан не мог видеть, остались ли метки от хлыста Фавиана на ее спине, не ее томный вид и счастливая улыбка говорили о том, что она давно оправилась от боли и позора того страшного испытания, которое вынесла когда-то в доме барона Бальдра.
— Я вижу, ты восхищен красотой моей Лидии, — самодовольно улыбаясь, произнес Лар. — Ну, иди, сядь рядом с ней и познакомься. Там тебе будет более удобно лежать на этих подушках, — Подойдя к Лидии и встав перед ней на колени, он взял ее руку в свои. — Прими как следует нашего гостя, любовь моя. Научи его мудрости нашей веры, пока я займусь кое-какими неотложными делами.
Целомудренно поцеловав ее в щеку, Лар встал и направился в сторону Конана. Киммериец понял, что любовь Лара к Лидии была не страстью мужчины к женщине, а скорее напоминала любовь к матери или старшей сестре.
Подойдя к Конану, Лар взял его за руку и повел к Лидии.
— Пойдем, не бойся! — весело сказал он. Киммериец брезгливо отстранился от него, на что предводитель змеепоклонников не обратил никакого внимания. — Вот фрукты, сыр и вино, — Лар указал на открытый ящик с провизией. — А вы идите со мной! Поможете мне дотащить эту колесницу до ручья.
Два охранника молча отошли от Конана и направились к колеснице. Конан подошел к Лидии и остановился рядом с ней, испытывая возрастающий страх, что вот сейчас из ее вьющихся пышных волос выползет тонкая извивающаяся змейка. О том, что такая змейка может быть у нее и во рту вместо языка, Конан старался не думать.
— Конан, не бойся. Я знаю, что это ты. Садись рядом со мной! Когда я впервые увидела тебя здесь, я подумала, что это Фавиан. Ты выглядел, как мертвый, и я ужасно обрадовалась. Но когда ты заговорил со своим резким киммерийским акцентом, я подумала, что у меня сейчас сердце выскочит из груди от радости! — сказала Лидия, протягивая к нему руки. — Иди ко мне, любимый, и я успокою твои раны и твою боль. Теперь я знаю, что это мне больше не понадобится, — Сунув руку под шелковое покрывало, она извлекла длинный нож со зловещим изогнутым лезвием и острый, как бритва.
— Ах, Лидия, не ты одна заготовила острый нож для Фавиана! — сказал Конан, осторожно усаживаясь рядом с ней. — Так что не удивительно, что его жизнь оказалась такой короткой.
— Фавиан мертв? А ты занял его место в замке, и барон теперь относится к тебе, как к сыну? — Лидия изумленно уставилась на него, недоверчиво качая головой.
— Нет, обоих тиранов Эйнарсонов больше нет. Их свергла женщина, очень похожая на тебя… — И Конан очень подробно, опустив только свое приключение с Калиссой, рассказал о событиях, произошедших в замке после ее изгнания оттуда. Пока он рассказывал, Лидия наложила ему на рану сухой травяной компресс, закрепив его ремнем.
— …и Эвадна умерла. Я разорвал бы на куски этих баронов, за то, что они топтались сзади и не поддержали меня, когда я вырвался вперед! — в ярости закончил он свой рассказ. — Но скажи мне, что произошло после твоего возвращения домой? Как ты оказалась вместе со змеепоклонниками?
— Лар встретил меня на дороге, когда ехал в своей повозке. Я больше никогда не увидела свой дом и своих родителей. Я была полубезумная от ненависти и едва живая от лихорадки. Но Лар не донимал меня никакими вопросами или требованиями. Он просто взял меня с собой и заботился обо мне, как настоящий друг. Мы разговариваем с ним в основном о всяких пустяках — о пении птиц, о волнах, которые ветер создает в степной траве. А эти одежды принесли ему его последователи.
— А как же насчет походов и осад? Твой юный друг — настоящий боевой генерал! — Конан бросил взгляд через лужайку на берег реки, где стоял Лар, наблюдая, как его помощники смывают с колесницы кровь. — Он завоевал десятую часть Немедии, и ему ничего не стоит завоевать ее всю.
— Я ничего не знаю обо всем этом, — пожала плечами Лидия. — Он оставляет меня в палатке, когда объезжает линию фронта. Он сам мало отдает приказов, у него есть несколько помощников, которые командуют остальными. Люди идут за ним охотно, они отдали бы свои жизни за его дело.
— Да, их ведет за ним черная власть его колдовства. Не обманывай себя, Лидия, за всеми его делами таится страшное зло, древнее, как преисподняя, как сам змеиный бог! — Конан поморщился от омерзения. — Его последователи перестают быть людьми, ты это знаешь. У них есть отвратительные знаки принадлежности к этому злу…