К изумлению Валерии, тело в покрывале тяжело упало и осталось неподвижно лежать на соломенном тюфяке. С моря подул свежий ветер, и призрачные тени, спустившиеся на землю, как хлопья тумана, казалось, уплыли прочь.
— Они улетели, — со вздохом облегчения сказал колдун, не переставая дрожать. — Мое заклинание оказалось сильнее, и они не смогли унести его. — Он взглянул на Валерию глазами, полными жалости.
Утреннее солнце поднималось над морем. Колдун снял погребальное одеяние с Конана. Саботай от удивления раскрыл рот. Валерия хлопнула себя по щекам, чтобы обуздать слезы, ручьем бежавшие из ее утомленных глаз.
Огромный киммериец проснулся, зевнул и потянулся, затем в полном изумлении уставился на свои руки. Раны и кровоподтеки — даже на ладонях — зажили, как будто он и не испытал никаких страданий. Со счастливой улыбкой он держал руки перед лицом, осматривая их со всех сторон. Раны, нанесенные гвоздями, стянулись в маленькие шрамы; уродливо распухшие пальцы приняли свой обычный вид. Он сжимал и разжимал кисти, чтобы убедиться, что они здоровы.
— Колдун, теперь я твой должник, — прогрохотал голос варвара.
Старик, сияя, закивал головой.
Валерия, которая заложила за жизнь Конана свою жизнь, бледная от бессонных тревог, обвила руками киммерийца и расцеловала его со словами:
— Моя любовь крепче смерти. Ни духи, ни демоны, откуда бы они ни были, не смогут разлучить нас! Если я умру, а ты попадешь в опасность, помни, что я приду из бездны, из самых глубин Преисподней, чтобы сражаться вместе с тобой...
Конан улыбнулся и, притянув девушку к себе, страстно ее поцеловал. Валерия, все еще не успокоенная, упорствовала:
— Обещай мне, что ты это будешь помнить! Всегда!
Улыбаясь такому упорству, Конан поцеловал ее снова и ответил:
— Не беспокойся. Я буду помнить...
XII. Ущелье
В то самое время, когда Конан и его друзья в скромной хижине колдуна радовались его счастливому исцелению, в далеком Шадизаре смех нарушал тишину ночи. В самом большом зале дворца Осрик, король Заморы, устроил пир. Тайные агенты донесли ему, что Конан достиг Горы Могущества и проник в самый сокровенный храм. Теперь король с нетерпением ждал скорого возвращения дочери.
На старом короле были мерцающие парчовые одежды, пальцы украшали великолепные кольца. Он гордо восседал на троне и маленькими глотками пил вино из золотого кубка. В радостном свете свечей, некоторые из которых были столь велики, что достигали роста пятилетнего ребенка, а в обхвате — ширины мужских бедер, величаво расхаживали придворные в парадных одеждах. Они пришли во дворец, чтобы возобновить давно остывшую дружбу с монархом. У ног Осрика на алых и темно-красных подушках возлежали девушки-рабыни в широких прозрачных шароварах. Они напоминали о короле-воине прежних лет, когда еще Сет не наполнил землю страхом и ненавистью.
Однако даже в своем тронном зале король не чувствовал себя в безопасности от убийц, которые могли быть подосланы Дуумом. Вот почему по два суровых стражника стояли в каждом портале и у каждого открытого окна, чтобы оградить монарха от бесшумных шагов в ночи.
Осрик оставил непривычный для него шутливый тон, когда главный камергер приблизился к трону. Свет свечей играл на начищенном серебряном жезле камергера.
Король подозвал его:
— В чем дело, Чорос?
— Государь, он снова пришел — Яро, черный жрец Дуума, и просит личной аудиенции вашего величества по важному государственному вопросу.
На лице короля появилась невеселая улыбка.
— Просит, говоришь? Требует, не иначе. Что ж, отправь пса обратно в его конуру и не прерывай моего столь редкого удовольствия.
— Но, государь, — настаивал камергер, — Яро сказал мне, что это касается вашей дочери принцессы Ясмины.
Лицо короля посерело, глаза стали печальными.
— Хорошо. Но пусть его тщательно обыщут, и не пропустите его колец, брошей и других украшений. Эти служители Змеи хитрые и коварные люди, в их руках самый безобидный предмет может стать смертоносным оружием.
Когда камергер с поклоном удалился, Осрик подозвал капитана охраны: