В мгновение ока двор превратился в поле жестокой битвы, а еще через миг она перешла в кровавую резню. Зингарцы плохо держались на ногах, но на их умении орудовать мечами это почти не сказывалось. Они с проклятиями наседали на черных тварей и не обращали никакого внимания на свои раны, если те не были смертельными. Вдобавок пиратов было намного больше, чем чернокожих. Но аборигены оказались серьезными противниками: возвышаясь над атакующими, они орудовали зубами и когтями, разрывали людям глотки и сокрушали черепа. Перемешавшись в беспорядке с врагами, моряки не смогли как следует использовать свое преимущество — ловкость и быстроту. Вдобавок многие настолько отупели от наркотика, что даже не пытались уклоняться от губительных ударов. Они просто дрались, как дерутся дикие звери: не избегая смерти, заботясь лишь о том, чтобы ее не избежал враг. Их сабли, как мясницкие тесаки, рассекали черную кожу и красную плоть. Визг, вопли и проклятия смешались в отвратительный рев бойни.
Санча, прижавшаяся к стене возле арки, была оглушена шумом и яростью схватки. Перед ее очами бушевал кровавый хаос, в нем вспыхивала сталь, мелькали руки, возникали и исчезали перекошенные злобой лица. Сражающиеся сталкивались, переплетались, налетали друг на друга в этой безумной адской пляске.
Ее память запечатлела некоторые подробности, как рисунки черной тушью на кровавом фоне. Вот зингарский моряк, ничего не видя из-за ленты кожи, содранной со лба и закрывающей ему глаза, по самую рукоять всадил саблю в живот черного великана. Она хорошо слышала, как пират крякнул, нанося удар, и у видела, как темно-карие глаза жертвы закатились в агонии, а из распоротого живота вывалились кишки и брызнула кровь. Умирающий схватился за острие голыми руками. Ослепленный моряк пошатывался на месте — похоже, ничего не соображал. Внезапно кисть черной руки схватила его за шею, черное колено с чудовищной силой ударило в позвоночник. Голова зингарца откинулась назад под неестественным углом, раздался треск, громкий даже в шуме битвы — как будто сломали толстый сук. Победитель отшвырнул тело своей жертвы, но тут же позади него молнией блеснул стальной клинок. Черный человек покачнулся, голова скатилась ему на грудь, а оттуда — на землю.
Санче стало дурно, она прижала ладонь ко рту, сдерживая рвоту. Надо было уйти подальше от этого страшного места, но не слушались ноги. И глаза она не могла закрыть. Да и не пыталась — наоборот, раскрыла еще шире. Она была потрясена до глубины души, ее мутило, и вместе с тем она испытывала какое-то странное возбуждение, как всегда при виде крови. Однако эта битва была намного страшнее всех тех набегов на порты и захватов кораблей, которые произошли на ее глазах. И тут она увидела Конана.
Группа врагов сумела оттеснить Конана от его товарищей, и он не устоял на ногах под натиском черной волны когтистых рук и могучих тел. Он бы уже давно отправился к праотцам, если бы, падая, не ухитрился увлечь одного из черных людей за собой, и теперь он служил пирату щитом. Великаны рвали сородича когтями, стремясь добраться до киммерийца, а Конан что было сил вцепился зубами в глотку издыхающего туземца и крепко прижимал к себе его тело.
Напавшие зингарцы оттянули на себя часть неприятельских сил. Конан выбрался из-под мертвеца и встал во весь рост — в крови с головы до ног, ужасный, как бог смерти. Великаны возвышались над ним, как огромные черные тени, размахивали ручищами, пытались схватить или нанести чудовищные удары. Но поймать или ударить Конана было не проще, чем обезумевшую от драки пантеру. Каждый взмах его стремительного меча проливал кровь черного человека. Ран, полученных киммерийцем в этой схватке, хватило бы, чтобы убить трех обычных людей, но у могучего варвара не убыло жизненной силы.
Над полем кровавой битвы разнесся боевой клич Конана, и одурманенные, но кипящие гневом зингарцы удвоили свои усилия. Крики боли и проклятия почти утонули в звуках клинков, рассекающих плоть и кости.
Наконец черные люди дрогнули и устремились к выходу. Очутившаяся на их пути Санча с визгом бросилась в сторону. Арка оказалась слишком узкой для толпы убегающих, сразу возник затор; ликующие зингарцы с радостными криками обрушивали сталь на спины ближайших врагов. Столпотворение под аркой превратилось в кровавое побоище. Уцелевшие великаны разбежались по замку, теперь каждый был сам за себя.
Их азартно преследовали. Великаны удирали по заросшим травой дворам, по сверкающим лестницам, по крутым крышам фантастических башен, даже по широким парапетам стен. Они истекали кровью, а пираты гнались за ними по пятам, как волки. Некоторые исполины, будуч и загнаны в угол, сами набрасывались на моряков и даже убили несколько человек. Но все такие схватки заканчивались одинаково: изрубленное черное тело валилось на траву или, корчась, летело вниз со стены или с башни.
Дрожащая от ужаса Санча укрылась во дворе с колодцем. Вдруг снаружи раздался жуткий крик, послышался топот ног, и через арку вбежал окровавленный черный великан. Это был вожак, тот самый, у которого сверкал на голове драгоценный обруч. По пятам за ним бежал коренастый пират. У самого края колодца великан остановился и обернулся — видимо, понял, что уйти ему не дадут. Он поднял саблю, оброненную каким-то умирающим моряком, и встретил натиск зингарца непривычным оружием. Сила черного гиганта вкупе с неосторожностью одурманенного пирата дала желанный результат — моряк рухнул с проломленным черепом. Но удар оказался таким мощным, что не выдержал и клинок в руке последнего живого великана.
Он бросил рукоять в толпящихся под аркой пиратов и повернулся к колодцу. Искаженное злобой демоническое лицо застыло, превратилось в чудовищную маску. В этот миг Конан прорвался сквозь толпу пиратов и, не медля ни секунды, устремился к чернокожему.
Гигант раскинул руки, из его горла исторгся нечеловеческий вопль — единственный звук, который люди услышали от черных тварей за все время битвы. Он протяжно кричал, изливая в небеса свою ненависть. Это не был голос живого существа — это был вой адской твари. Зингарцы оробели, кое-кто даже попятился. Один лишь Конан не остановился. Он молча занес над головой свой грозный меч, чтобы сразить черного демона, застывшего у бортика колодца.
Но в то самое мгновение, когда обагренный кровью клинок сверкнул в воздухе, исполин прыгнул. Казалось, он на какую-то секунду завис над колодцем. А затем с потрясающим землю ревом вздыбились, устремились ему навстречу зеленые воды — как будто посреди странного замка проснулся вулкан и исторг вверх зеленую лаву.
В тот миг, когда вода скрыла черного исполина, Конан прервал свой стремительный прыжок — и как раз вовремя, иначе бы он угодил в колодец. Он отскочил назад и замахал могучими руками на своих людей, отгоняя их от опасного места. Нефритовый колодец превратился в настоящий гейзер, из него с оглушительным шумом извергался водяной столб, увенчанный пенной шапкой.
Конан гнал пиратов к арке, как стадо баранов, не жалея тумаков и ударов мечом плашмя. Казалось, от кошмарного рева воды они утратили остатки рассудка. Даже Санча стояла в оцепенении, распахнув от ужаса глаза, и неотрывно смотрела на зеленый столб. Киммериец окликнул ее громовым возгласом, который перекрыл грохот воды и вывел ее из ступора. Протягивая руки, девушка бросилась к нему. Конан подхватил ее под мышку и вынес со двора.
Уцелевшие матросы между тем столпились у последней арки, той, что вела на луг. Обессилевшие, израненные люди едва держались на ногах, их одежда превратилась в кровавые лохмотья. Они стояли и тупо разглядывали огромную колонну яростной воды, которая в один миг выросла, казалось, до самого небосвода. Белая пенная шапка над колонной была раза в три шире ее основания. Конан ждал, что столб вот-вот рассыплется на брызги, которые ринутся вниз водопадом, но он продолжал расти.
Конан окинул взором жалкие остатки команды «Головореза»: два десятка окровавленных людей, не больше. В такой ситуации не до щепетильности. Он схватил ближайшего пирата за шиворот и так встряхнул, что кровь из ран моряка забрызгала всех вокруг.