Вода взметнулась фонтаном, когда киммериец бросился в поток. Его дубина мелькнула над головой в столь стремительном ударе, что могла бы сбить летящую птицу. Вместо этого дубина ударила бегемота прямо в нос. Животное осело назад, недоуменно разинув пасть.
Конан протянул руку и, схватив парнишку за набедренную повязку, потащил его из пасти бегемота. Другой рукой он с силой вонзил свое копье в раскрытую пасть животного, прямо в небо.
Бегемот заревел, подобно дракону, и взмутил реку в неистовой ярости. Он попытался схватить зубами сперва мальчика, потом Конана, но вставшее поперек пасти копье не давало ему свести челюсти, Киммериец, вытащив мальчика на берег, осмотрел, не ранен ли тот.
— Вот, — сказал он, кладя парнишку у своих ног на гальку. — Найдите знахарку, и вскоре с ним все будет в порядке. И нечего называть меня Хозяином-Демоном.
Тот, к кому была обращена эта речь, открыл рот. Затем один из деревенских воинов выбежал вперед и обнял мальчика. Конан увидел, что у этого мужчины волосы и борода седые. Он решил, что, видимо, то был отец парнишки.
Тем временем бегемот продолжал биться на отмели, пытаясь освободиться от копья. Конан вогнал копье достаточно глубоко, чтобы бегемоту было нелегко от него избавиться, но недостаточно, чтобы острие достигло мозга животного.
Обезумев от страшной боли, животное могло бы биться здесь днями напролет, перебив много живых существ и наделав много вреда, прежде чем к нему пришла бы смерть. Конан наклонился, чтобы пополнить свой запас копий, а затем повернулся и снова вошел в реку.
Когда вода достигла его колен, он услышал громкий крик и яростный плеск. Прежде чем он смог обернуться, набежавшие деревенские воины почти сбили его с ног. Конан едва успел восстановить равновесие, прежде чем деревенские окружили бегемота, вонзая в него копья, полосуя кинжалами. На берегу стучали в барабаны.
Предсмертные вопли бегемота разносились дальше любого барабана. Наконец они оборвались, и мертвое животное поплыло в окровавленной воде. Понадобились бы силы всех собравшихся, заключил Конан, чтобы вытащить бегемота из стремнины.
— Крокодилы! — сказал Конан, показав на тушу бегемота. — Самое лучшее, если мы сейчас пойдем назад в деревню и приведем еще людей и ВСЕХ женщин, чтобы разрезать тушу. Не для того я трудился, чтобы эта зверюга стала крокодильим обедом, клянусь Кромом!
Конан вынужден был повторить это трижды, прежде чем Кубванде понял его. Даже тогда воин как-то нерешительно последовал за ним. У киммерийца было время принять нечленораздельно выражаемую благодарность человека, чьего сына он спас. Этого человека звали Бессу, он был младший вождь, а сына его — Говинду. Конан надеялся, что оба замолвят за него словечко в долине Мертвого Слона. Сделанного и так было довольно с лихвой. Конан и не рассчитывал добиться подобного в этом краю, учитывая, что следовало опасаться демонов впереди и копий в спину.
Конан также выкроил время облазить кустарники, где прятались деревенские. Он нашел там немногое. Ничего неожиданного для себя не обнаружил. И только одна вещь вызвала у него беспокойство.
Это были следы. Они вели сперва в сторону кустов, а затем дальше. Следы не принадлежали никому из деревенских, потому что на шедшем не было сандалий, оттопыривающих большой палец. В ветках кустарника недалеко от берега запуталось голубое перо. Среди деревенских практически никто не украшал голову перьями.
С другой стороны, среди воинов бамула редко можно было найти такого, у которого в уборе не было нескольких голубых перьев, равно как и перьев других цветов.
Лицо Конана было мрачным, когда он шел назад, к деревне. Но все принимали его мрачный вид за серьезность человека, который чудом избежал смерти в пасти бегемота. Никто не задавал вопросов, на которые Конан не мог ответить. Вскоре на кострах зашипело мясо бегемота. В больших кувшинах забулькал наваристый бульон, распространяя вокруг соблазнительный аромат, который смешивался с вонью разлагающихся трупов.
Глава шестая
Конан продвинулся еще выше, взбираясь на дерево. Сейчас он находился на высоте замковой башни над зеленым морем джунглей. Сук раскачивался и слегка потрескивал под его тяжестью.
Конан продвинулся еще на одну длину руки. Сук начал изгибаться. В потрескивании стали слышаться зловещие нотки, будто скрипели несмазанные петли гробницы на давно покинутом кладбище.
Конан прикинул, что с того места, где он находится, он мало что может увидеть. Подумал он и о том, что после падения он увидит еще меньше, если вообще увидит что-нибудь и когда-нибудь.
Если он погибнет так по-дурацки, Бэлит вряд ли примет его с распростертыми объятиями. Так может погибнуть только мальчишка. Кстати, о мальчишках…
— Говинду!
— Я здесь, Конан!
— Где — здесь?
— На самом большом суку… Э… Я думаю, на противоположной стороне дерева.
Для Конана это прозвучало так, будто парень находился на землях соседнего племени. Однако дерево, на которое они влезли, и в самом деле было громадным. Кроме того, киммериец привык к большим пространствам на суше и на море. А у джунглей было колдовское свойство превращать звук треснувшего под ногой сучка или упавшей капли воды в нечто загадочное и непривычное. И расстояние здесь совершенно невозможно определить по звуку. За это Конан не слишком жаловал джунгли. Но, в конце концов, настоящий мужчина должен сносить любые тяготы и приспосабливаться к самым жутким условиям. Сметливый киммериец мало-помалу научился ориентироваться в этих лесных краях.
— Ты ясно видишь?
— Да.
— Что ты видишь?
— Вершины всех деревьев в мире, небо, обещающее дождь, и много птиц.
— Какие-нибудь диковинные среди них есть?
Конан почти услышал, как парнишка пожал плечами, прежде чем ответить.
— Есть много, которых я не знаю. Некоторые так далеко, что невозможно определить их породу. Кроме того, я ведь не знаю всех птиц, которые водятся в джунглях.
— Ты видишь зорче, чем некоторые воины, которые в два раза старше тебя, Говинду. Я говорю тебе, потому что у тебя достает знаний понимать, что ты чего-то не знаешь.
— Это важно?
— Важно только в том случае, если ты собираешься прожить дважды по столько, сколько уже прожил, парень.
Говинду хихикнул. Затем киммериец услышал:
— Полезешь выше, ко мне, Конан?
— Если я сделаю это, то следующее, что ты услышишь, будет шлепок моего тела о землю. Я разлечусь, как гнилой арбуз.
— Скажи мне, когда соберешься падать, Конан. Я хочу посмотреть.
— Твой отец говорил, что когда-нибудь я пожалею, что спас тебя. Я начинаю понимать мудрость твоего отца.
Находясь в безопасности на другой стороне дерева, Говинду издал непристойный звук. Затем он расхохотался, и киммериец рассудил, что парнишка, похоже, вновь приступил к наблюдению за джунглями сверху.
Конан и Говинду были не единственными искателями Ворот Зла, которые сейчас скорчились на высоких деревьях, оглядывая залитые солнцем кроны. Многие воины, как из племени больших, так и из селения малых бамула, сидели сейчас на деревьях, не всегда осознающие, что они, собственно говоря, ищут, но все одинаково молящиеся о том, чтобы ничего необычного, что могло бы произойти между рассветом и закатом, не скрылось от их глаз.
Когда все ищущие Ворота Зла собрались на совет и все слова были сказаны и выслушаны, стало ясно, что Ворота открыты не постоянно. Однако же открываются они всякий раз почти в одном и том же месте.
Стало быть, надо отыскать это место. Конан предложил производить поиск сверху, с какой-нибудь высокой точки.
— Но здесь, в джунглях, нет никаких возвышенностей, — напомнил собравшимся один из прихлебателей Идоссо.
— С таким же успехом, как с утеса или гребня холма, наблюдение может вестись с верхушки дерева, — ответил Конан. — Все, что наблюдателю нужно, — острый глаз и сообразительность. Впрочем, глядя на тебя, я сомневаюсь, что тебе удастся чего-нибудь разглядеть, даже подвесив за ноги к облаку.