Скира наблюдала за этим представлением, изо всех сил сдерживая улыбку. Конан мрачно посмотрел на нее:
— Чему ты радуешься, женщина?
— Да уж, Скира, — встрял Лизениус, — храни величавость, пожалуйста. Тем, кому грозит скорая гибель, пристала величавость.
Конан не стал спрашивать, кому это надлежит вот-вот умереть. Ничего, скоро все выяснится.
Но не в его характере было сидеть и дожидаться, пока колдуны, называющие себя его друзьями, выиграют битву за него, Конана. Сама мысль сидеть и ждать неведомо чего была ненавистна киммерийцу. Эта последняя победа должна быть достигнута им самим. Во всяком случае, он должен приложить к ней руку. С его доброго аквилонского меча будет ручьями стекать пиктская кровь. С ЕГО меча, а не с кинжала колдуна.
Но командир прежде всего должен думать о тех, кто следует за ним. Часто нужды твоих подчиненых оказываются созвучны твоим собственным нуждам. И коль скоро эти люди доверились Конану, то он должен в первую очередь думать именно об их безопасности и об исполнении их желаний. Эту мудрость киммериец постигал в жестокой и грубой школе войны, равно как преподавали ему ее и другие, более цивилизованные учителя. И не последней среди них была Бэлит. Поэтому Конан решил: он будет сидеть и ждать, смиряя свой неистовый гнев. Пусть это и не доставит ему удовольствия.
Прошло много времени. Ничего не происходило — ни естественного, ни магического. Разве что барабаны пиктов загрохотали еще громче.
Конан выпрямился. Это уже не было похоже на призыв к переговорам. Нет! Барабаны, похожее подстегивали мужество воинов, готовя их к последней отчаянной атаке. Снаружи по-прежнему гремел гром и темноту равномерно освещали вспышки молний. И в пещере все так же струился колдовской свет. Статуя, похоже, не собиралась останавливаться. Достаточно пиктам обойти ее, и…
Воздух подернулся знакомой золотистой дымкой, и у входа образовалась золотая воронка, будто какой-то гигант высасывал воздух из пещеры. Поднялся страшный ветер, подхвативший Конана и понесший его к выходу. Киммериец отдался его воле — у него не было выбора. Гигантская сила варвара по сравнению с мощью этого потока была все равно что сила беспомощного младенца против взрослого мужчины.
Конан сильно ударился о камень, что был подле входа. На мгновение он испугался, что не сможет удержаться и ветер понесет его на открытый склон холма, навстречу пиктам. Но он сумел сесть, прислонясь спиной к камню, и стал смотреть, как из пещеры выносит бамульских воинов. Один за другим они вылетали из устья пещеры и либо находили, подобно Конану, укрытия и ниши, где и оставались, либо попадали в какие-то ямы и выбоины, где воздушный поток не мог их достать.
Киммериец не осмеливался пошевелиться, чтобы взглянуть, что происходит за камнями. Он видел только, что золотой свет, казалось, поглотил колдовской голубой огонь, что даже ослепительные молнии, бьющие из статуи, потускнели в этом новом свете. Вход в пещеру напоминал теперь зев гигантского горна с расплавленным золотом.
Каждый из бамула почувствовал то мгновение, когда золотой ветер достиг пиктов. Никто и представить не мог, даже они сами, что подобные вопли могут исходить из человеческих глоток. А тут разом закричали сотни людей. Конан представил себе, как ветер рвет пиктов на части, разрывая их тела в клочья об острые камни, вырывая у них внутренности, волоча по земле, либо давит их, обрушивая на них деревья и булыжники. Но даже и в этом случае вряд ли бы они так вопили.
Впоследствии киммериец так и не смог сказать, сколь долго продолжался этот страшный крик. Мало-помалу золотой ветер стих и мрак вернулся ко входу в пещеру. Было даже темнее, чем прежде. Со стороны статуи не доносилось ни звука. Осторожно, будто кот, пробирающийся мимо свирепого цепного пса, Конан прокрался дальше за камни, а затем выбрался на склон холма.
Небо посветлело. Близилось время рассвета. Когда глаза киммерийца привыкли к темноте, он обнаружил, что живых пиктов на склоне нет. Жертвы статуи по-прежнему лежали там, где упали. Теперь это были уже остывшие угли или кучи пепла. Лишь брошенное оружие отмечало места, гае находились живые дикари в тот момент, когда ударил золотой ветер. Сами пикты исчезли.
Исчезли, как исчез и здоровенный участок леса у подножия холма. Земля была взрыта, будто там прошел гигантский плуг. Острые глаза киммерийца различили зияющие дыры. Такие дыры могли остаться, если бы деревья толщиной в два обхвата и возрастом лет под сто были выдернуты из земли, будто морковки.
Если воины кланов Совы или Змеи были еще живы, то они либо бежали, либо… впрочем, это было маловероятно — залегли на новой кромке леса в ожидании. В последнем Конан сомневался. Сам он на их месте за все богатства мира не вернулся бы туда, где царил подобный кошмар. Но даже если там, на новой кромке леса, и были пикты, в любом случае вход в пещеру находился вне досягаемости их луков. Статуя осталась, но теперь она была неподвижна, как и подобает каменной статуе. О пикте, который отважится приблизиться к ней ночью, можно будет сказать только одно: чертовски отважный и настырный парень.
Конан оставил Говинду наблюдать за холмом, а сам пошел назад, в пещеру. Что-то удивительно тихо у Лизениуса со Скирой. Конан больше не опасался какого-нибудь коварства с их стороны. Напротив, теперь он боялся как раз обратного. Вдруг они мертвы и он так и не сможет поблагодарить их? Если бы не колдун, не видать бы ни ему, ни бамула сегодняшнего рассвета.
Лизениус снова закашлялся. Скира смочила чистую тряпочку остатками воды и стерла кровь с его губ.
— Это… Из этого ничего… хорошего не вышло… Скира. Я слишком многого… требовал… от этого старого тела.
— Отец, ты не стар!
— Сли… слишком поздно для лжи, — проговорил Лизениус. Его взгляд скользнул в сторону. Скира увидела, как тень упала на пол пещеры. Вошел Конан и опустился на колени рядом с его постелью:
— Спасибо тебе, Лизениус. Что ты сделал с пиктами?
— О… подхватил их и затащил… в Переместитель… Намного более мощный Переместитель… чем прежде. Все… они… исчезли.
— Тебе не нужно так много разговаривать, отец.
— Я… и не собираюсь. Будь… мудрее, чем был я.
Они ждали, что Лизениус скажет что-нибудь еще, но то были его последние слова. Вскоре Скира закрыла ему глаза и сложила руки у него на груди. Руки, чудовищно обожженные там, где кольца на пальцах вплавились в его плоть от мощи заклинаний.
— Скира, собирай все, что тебе потребуется, и будь готова. Скоро отправляемся. Мы оплачем твоего отца и проведем все ритуалы, какие нужно, когда будем вне досягаемости пиктов.
— Они не скоро сюда вернутся, Конан. — Скира встала и прижалась к нему. Его руки обхватили ее с неожиданной нежностью. Именно в этом она сейчас и нуждалась.
— Но они придут, — продолжала она, разговаривая наполовину с собой, наполовину с киммерийцем, в чью грудь сейчас уткнулась. — Ты еще не ушел из этой страны. Ты еще здесь. И Вуона, и раненые. Все вы пока еще здесь, в стране пиктов.
— Да, пока мы еще здесь. Но чем скорее мы уйдем отсюда, тем больше у нас шансов на успех. Ну же, Скира! Жаль будет, если получится так, что твой отец погиб напрасно.
— Жаль. Но я знаю, как можно избегнуть опасности. — Скира почувствовала, как тело Конана напряглось. — Все еще не веришь колдунам, даже теперь, а, Конан?
— Ночь была долгой, женщина. Если ты хочешь чего-то, говори быстрее.
— Я могу управлять Переместителем с помощью кристалла Траза. Я могу отправить тебя назад, в Черные Королевства. Прямо отсюда. Тебе даже идти никуда не придется.
— С пиктами вместе?.. Кстати, где они?
— Рассеяны по всему миру. Закинуты слишком далеко, чтобы когда-нибудь надеяться снова увидеть свою родину. Так собирался сделать мой Отец. Он и поступил согласно своему намерению. Что до меня, то я хочу увидеть, как вы безопасно добрались до дома!
— Черные Королевства? Не возражаю. Впрочем, я должен посоветоваться с бамула. Для них это куда важнее, чем для меня.
— Иди советуйся, а я пока все подготовлю.