— Не буду спрашивать, как ты сделал это, — сказал Конан. — Спрошу, не можешь ли ты произвести абордажный крюк?
— В нем нет нужды, — улыбнулся Азока. — Это старая вендийская специальность.
Он наклонил голову к сложенным пирамидкой ладоням и запел тихим голосом; его песня была последовательностью угрюмых, вибрирующих завываний, весьма действующих на нервы. Конец веревки медленно вырос из центра мотка и начал подниматься.
— Я однажды видел такой фокус, — сообщил Убо, стараясь не выдать своего возбуждения. — Это было на шадизарском базаре.
— Тише! — прошипела Лейла.
С приближением смертельного предприятия даже она, похоже, занервничала.
Когда вендиец завершил свою песнь, Конан шагнул к веревке и дернул за нее. Казалось, будто это не туго натянутая веревка, а железный стержень.
— Волволикус, — сказал киммериец, — когда последний из нас поднимется, мы будем держать веревку, и Азока вернет ее в нормальное состояние. Обвяжись вокруг пояса, и мы поднимем тебя.
— Именно это я и собирался предложить, — ответил колдун. — Я не юный атлет, и вся сила понадобится мне, когда я буду взламывать окно.
— А как насчет тебя? — обратился Конан к Лейле. — Я знаю, как ты сидишь в седле. Сможешь вскарабкаться с той же сноровкой?
Вместо ответа она скинула сапоги и прыгнула на веревку. Сжав ее руками и ногами, она проворно, будто обезьяна, полезла вверх. Минутой позже она вскарабкалась на кромку крыши и скрылась из глаз. Затем появилась снова и махнула рукой.
— Все туда, — приказал Конан.
Он взялся за веревку и подпрыгнул. Оторвавшись от земли, он уперся ногами в стену и, перебирая руками веревку, будто бы пошел по вертикальной поверхности прямо на крышу. Он перелез через парапет и огляделся, в то время как Мамос начинал подъем. Крыша была плоской, сработанной из белого камня, тут и там были разбросаны статуи загадочных существ. В нескольких шагах от края крыши на семь или восемь футов возвышался фонарь с круглыми окнами, намертво вделанными в стену. Крыша пострадала в той же степени, что и фасад, ибо скульптуры оказались истерты, будто вынесли дожди и зимы столетий.
Через десять минут трое бандитов уже лежали на крыше, отдуваясь и хрипя. Поскольку они на какое-то время выбыли из строя, Конан сам взялся за веревку и махнул Азоке. Веревка ослабла, и Волволикус обвязал нижний конец вокруг пояса, а затем показал, что он готов. Одной ногой на крыше, а вторую уперев в парапет, Конан принялся поднимать колдуна, его огромные мускулы на руках, на плечах и спине надулись под бронзовой кожей. Лейла восхищенно наблюдала за ним.
Когда колдун оказался на крыше и освободился от веревки, они подошли к фонарю и припали к одному из окон. С этой стороны оно казалось непроницаемо-черным диском. Волволикус пробежал пальцами по поверхности, а Убо в это время скручивал веревку. Конан указал на ближайшую статую, и разбойник привязал к ней один конец веревки.
— Укрепите оружие, — тихо предупредил Конан. — Один кинжал, упавший во время спуска, прозвучит будто тревожный набат.
Волволикус что-то бормотал нараспев, глаза его были закрыты, кончики пальцев творили невидимый узор на поверхности стекла. Последовал легкий скрежет, и с кромки окна посыпалась песчаная пыль. Затем очень медленно, будто пробка, неохотно вылезающая из плотно закупоренной бутылки, окно начало выходить из своего гнезда.
Когда оно постепенно вылезло, тонкий ободок красного света обозначился по его окружности. Красная линия превратилась в четко очерченный обруч, а затем в пучок красных лучей, бьющий изнутри. Стекло оказалось толщиной с человеческую руку от кисти до локтя. Внешняя сторона была иссиня-черной, а в центре — зловеще красной. Внутренняя ослепляла мертвенно-багровыми лучами.
— Митра! — воскликнул Убо. — Что же это за нечестивая штука?
Торгут-хан не мог заснуть в своих покоях. Он почти обезумел от страха и крушения всех надежд. Казначеи королевской сокровищницы должны были прибыть два дня назад, и его жизнь, возможно, зависела только от ветров Вилайета, что задерживали их. Его дальнейшая судьба предрешена. Подумав об этом, он принялся неистово рвать на себе волосы, зная, что королевские палачи не задержатся явиться вслед за казначеями. Где же его сокровища? Как же случилось, что кучка грязных бандитов смогла так долго ускользать от преследования?
Он глядел в окно, и вдруг что-то смутило его глаз. Какой-то пустяк, мимолетная цветная вспышка, но Торгут-хан был доведен до такого отчаяния, что сосредоточил на ней внимание, только бы отвлечься от тягостных дум. Что бы это могло быть? Затем он снова увидел ее, будто летнюю зарницу, но в странном месте и красную, а не белую. Он встал и вышел на террасу, дабы получше разглядеть странное явление.
Окруженный тишиной и ароматами цветущих растений, он подошел к балюстраде, окружающей террасу, и перегнулся через нее. Там! Снова появилась вспышка, осталась сиять, и наконец поток красного света устремился в небо. Невольно он содрогнулся от столь жуткого зрелища. Что же это такое? Что за источник у этого луча?
Затем он понял, что свет исходит от ненавистного храма Аримана.
Его никогда не удовлетворяла эта сказка о том, как колдун проник в крипту в сопровождении блохастой шайки висельников и просто перенес сокровища по воздуху. Выпустил его, будто сокольничий коршуна! В голове Торгут-хана зародились подозрения. Возможно, сокровища никогда не покидали храм? Возможно, все это представление с летающими мешками и сундуками было просто иллюзией? Раз возникнув в его мозгу, идея эта прилипла намертво, как пиявка. — Да! Теперь он был уверен в этом. Именно жрецы похитили сокровища! Его спасение находится в храме Аримана!
Красного света больше не было видно, и он понял, что должен действовать незамедлительно. Он побежал с террасы и широко распахнул двери.
— Стража! — заревел он. — Загобал! Ко мне! Мы должны проникнуть в храм Аримана!
— Накройте его! — настойчиво потребовал Волволикус.
Толстое окно лежало на крыше черной стороной вниз и отбрасывало прямо в небо яркий луч. Если набросить сверху какую-нибудь одежду, на ней лишь проступит кровавое пятно. Убо швырнул на стекло свой черный плащ, и теперь свет только слабо проникал сквозь покрывало, угрюмо тлея, будто полупотухший уголек. Но теперь окно не посылало свои лучи на всеобщее обозрение.
Конан сунул голову в круглое отверстие и посмотрел вниз. Внутренность храма заливал неестественный красный свет из остальных окон. Люди были почти прямо над одной из обнаженных кариатид.
— Есть там кто-нибудь? — спросил Чемик. — Мы обнаружены?
— Никаких признаков жизни, — ответил Конан. — И нет смысла ждать. Дай мне веревку.
Он вынырнул из окна, схватил обеими руками моток и перекинул его в отверстие. И тут же последовал за ним.
Веревка полетела вниз, рвалась из рук, несколько секунд раскручиваясь. Затем она лениво закачалась в нескольких дюймах от пола.
Киммериец со свойственной ему сноровкой во всех видах лазанья быстро спускался, отталкиваясь время от времени от кариатиды, и менее чем через минуту бесшумно спрыгнул на пол. Он отошел от веревки и вытащил меч; лезвие, покидая ножны, издало легкий шорох.
Напрягая все свои чувства, он оглянулся по сторонам. Полная тишина царила в этом обширном пространстве. Никакого движения. Казалось, место это совершенно необитаемо.
Убо, Чемик и Мамос быстро спустились по веревке. Каждый несколько секунд дул на горящие ладони, потом обнажал оружие и вставал рядом с атаманом. Лейла проворно соскользнула и держала конец, пока спускался ее отец. Когда он наконец достиг пола, его ладони кровоточили, но он не обращал на это внимания. Он встал рядом с Конаном и принялся обозревать храм; казалось, глаза его пронзают насквозь каменный пол и стены. Он махнул рукой и медленно пошел к дальней стене здания.