— Выродки, — пробурчал Конан.
Талис ответила с ленивой улыбкой:
— Все дело в том, с какой стороны на вещи смотреть…
— Ладно, — сказал он тоном принятого решения. — Мы тут с тобой только зря время теряем. Я уже понял: обычному смертному, причем в здравом рассудке, нечего делать в этих стенах! Надо нам убираться отсюда, пока не проснулись твои недоумки… или Тог всех нас не слопал. Думаю, пустыня и та окажется милосердней!
Натала, у которой кровь стыла от всего услышанного, горячо с ним согласилась. Сама она по-стигийски понимала с пятого на десятое, но и этого хватило вполне. Конан встал с дивана и притянул к себе дрожащую бритунийку.
— Если ты нам покажешь ближайший выход из города, — обратился он к Талис, — будем весьма благодарны.
Глаза его, впрочем, продолжали бесстыдно ласкать ее атласные плечи и великолепную грудь, и от стигийки этот взгляд не укрылся. Загадочно улыбаясь, она поднялась, грациозная, точно ленивая кошка.
— Идите за мной, — сказала она и пошла впереди, чувствуя, как упивается варвар ее фигурой, осанкой, походкой.
Она вела их совсем не тем путем, каким они попали сюда, но еще прежде, чем Конан начал что-либо подозревать, она остановилась в обширном, украшенном слоновой костью чертоге и показала им небольшой фонтанчик, журчавший посередине.
— Не хочешь умыться, дитя? — обратилась она к Натале. — У тебя лицо чумазое и волосы сплошь пылью забиты.
Девушка обиженно покраснела, ощутив в голосе стигийки недоброжелательство и насмешку, но все же повиновалась, горестно раздумывая о том, сколь безвозвратно горячий ветер и солнце пустыни, должно быть, испортили кожу у нее на лице — нежную белую кожу, которой по праву гордились бритунийские женщины… Опустившись на колени перед фонтаном, она вытряхнула волосы, спустила с плеч рубашонку и принялась мыться.
— Кром знает что такое, — пробурчал Конан. — За девкой хоть сам демон гонись, а она только и думает, что о своей красоте!.. Поторопилась бы ты, а? Ты ведь точно так же пропылишься еще прежде, чем этот город скроется у нас за спиной… Слушай, Талис, может, ты еще и съестного чего-нибудь нам на дорожку сообразишь?
Вместо ответа стигийка прижалась к нему, вскинув белую руку на его бронзовое плечо. Он остро ощутил упругую шелковистость ее кожи, аромат пышных волос наполнил его ноздри…
— На что тебе опасная пустыня? — страстно зашептала она. — Останься лучше здесь! Я научу тебя жизни в Ксутале. Я буду тебя защищать. Я буду тебя любить! Ты — настоящий; меня уже тошнит от этих мокрогубых лунатиков, которые просыпаются, сонно вздыхают и засыпают опять! Я жажду чистой и яростной страсти, я хочу земного мужчину! Как горят твои глаза, я с ума от них схожу! Как бы я сгорала и таяла в твоих железных руках!.. Останься здесь, и я сделаю тебя владыкой Ксутала! Я покажу тебе все его древние тайны и научу неслыханным наслаждениям! Я… — уже обе руки обвились кругом его шеи, Талис приподнялась на цыпочки, трепеща и вздрагивая всем телом.
Глядя через ее плечо, Конан увидел, как Натала отбросила за спину мокрые спутанные волосы — и застыла от увиденного, глаза ее округлились, а губы дрогнули в немом изумлении. Смущенно буркнув, Конан выпутался из объятий Талис и отстранил ее от себя. Та оглянулась на юную бритунийку и вновь загадочно улыбнулась, чуть кивнув царственной головой, словно сама себе отвечая на какой-то непостижимый вопрос.
Натала поднялась с колен и натянула рубашку на плечи. Она стояла с надутыми губами, глаза подозрительно блестели. Конан выругался вполголоса. Он был не большим однолюбом, чем самый последний наемник, но в сердечных делах ему было присуще врожденное благородство, которое и защитило Наталу.
Стигийка, впрочем, не упорствовала. Жестом пригласила их следовать за собой — и пересекла покой… чтобы остановиться у завешенной коврами стены. Конан сразу подумал, а не услышала ли она шорох подкрадывающегося чудовища, и по спине тотчас побежали мурашки.
— Что ты слышишь? — вырвалось у него.
— Осторожно — там, в той арке… — ответила она, указывая рукой.