— Кром! — выругался он восхищенно. — Где ты раздобыла эту благодать?
Она указала рукой.
— Там, в алькове, спит желтая девушка…
Конан снова присосался к жизнетворному эликсиру.
— Кром, — повторил он затем с глубоким вздохом удовлетворения. — По моим жилам так и мчится огонь, ко мне возвращаются силы… Должно быть, это и есть живая вода, способная отогнать смерть!
Он поднялся и подобрал саблю. Он уверенно стоял на ногах и опять был готов ко всему.
— Может, лучше нам вернуться в тайный туннель? — пугливо предположила Натала. — Здесь нас вот-вот кто-нибудь обнаружит, а там можно прятаться, пока твои раны не заживут…
— Ну уж нет, — проворчал киммериец. — Мы не крысы, чтобы побираться по темным подвалам! Мы уходим из этого проклятого города, и горе тому, кто вздумает нам мешать!
— Но твои раны… — заплакала бритунийка.
Он повел плечами и ответил:
— Я совсем их не чувствую. Может, это бальзам мне голову вскружил, но, клянусь, — ни боли, ни слабости!
И, явив неожиданную целеустремленность, Конан пересек комнату, направляясь к не замеченному Наталой окошку. Девушка поспешила следом и тоже выглянула наружу. Свежий ветер зашевелил ее спутанные волосы. Там, за окном, был глубокий бархат ночного неба, на котором ярко горели созвездия. А внизу расстилалась беспредельность пустынных песков.
— Талис говорила что-то насчет того, что весь город выстроен как единый большой дворец, — проговорил Конан. — И, похоже, кое-какие чертоги возвышаются над стенами наподобие башен. Нам повезло: этот как раз из таких.
— Это ты к чему? — удивилась девушка. Высота пугала ее.
— Там на столике из слоновой кости стоит хрустальный кувшин, — сказал Конан. — Наполни-ка его водичкой и обвяжи горлышко полоской материи. А я пока занавеску эту порву…
Бритунийка повиновалась без разговоров. Вернувшись с кувшином, она увидела, как киммериец связывает вместе полосы прочной шелковой ткани, готовя нечто вроде веревки.
Один ее конец он уже захлестнул за толстую ножку тяжелого стола.
— Пора в пустыню, — сказал он. — Думаю, там нам повезет больше, чем здесь! Талис упоминала об оазисе к югу отсюда, на расстоянии в один дневной переход. А за ним, еще в дне пути, вроде бы начинаются зеленые земли. Если удастся дойти до оазиса и окажется, что он еще не пересох, там и отдохнем, пока у меня не затянутся раны. Эх, доброе вино, здорово оно меня выручило!.. Только что пластом лежал, как рваная тряпка, а выпил — и опять к бою готов!.. Смотри, тут еще кусочек шелка остался, тебе хоть срам прикрыть…
Натала только тут и вспомнила о своей наготе. Собственно срам, о котором говорил Конан, был делом десятым, но вот то, что нежную белую кожу незачем было выставлять на обжигающее солнце пустыни, она понимала со всей определенностью. Пока она куталась в шелковое полотнище, Конан подошел к окну и с презрительной легкостью выдрал из гнезд податливые золотые прутья, которыми оно было забрано. Потом обвязал подругу по талии свободным концом импровизированной веревки, строго велел покрепче держаться — и перенес девушку через подоконник, чтобы осторожно спустить с тридцатифутовой высоты. Потом подтянул веревку обратно и передал Натале сосуды с водой и драгоценным вином. И наконец спустился сам, перебирая руками.
Только когда он присоединился к ней, Натала позволила себе глубокий вздох облегчения. Они в полном одиночестве стояли у подножия высокой стены, и звезды постепенно бледнели над их головами, а впереди простирался голый песок. И какие бы неведомые напасти ни таились там, впереди, сердце девушки так и пело от радости. Они все-таки выбрались из Ксутала. Жуткий призрачный город не смог их погубить.
— Веревку они, может, и найдут… — проворчал Конан, вешая кувшины через плечо и невольно вздрагивая от боли. — Чего доброго, надумают устроить погоню… Хотя, если стигийка нам не наврала, далеко они за стены не выйдут… Юг у нас там. — Мускулистая бронзовая рука указала, где именно. — Значит, примерно там и оазис. Вперед!