— Кому — не под силу, а я вот схожу туда со своими воинами и разберусь во всем, — гордо сказал Конан и, вытащив меч, положил его на стол перед Браном. — Послужу тебе, князь!
Отряд уже стал на площади лагерем, были раскинуты шатры, полыхали костры, уже и варилось что-то и жарилось, а Конан значительно проголодался и, хотя Бран обещал ему и его людям княжеский пир, не прочь был бы пёрехватить уже сейчас что-нибудь — чтобы слегка червячка заморить: всего одну баранью ножку, пару гусей, каши котелок да с полдюжины кружек крепкого местного меда! Но накинуться на пищу ему не дали.
— Конан, тебя тут ждут! — с мерзкой и многозначительной улыбкой сообщил ему Брикций.
Конан насупился было и хотел послать к Крому и дальше незваного посетителя, не дающего ему спокойно поужинать, но… Не зря же Брикций так странно ему улыбнулся!
Конана ожидала женщина. Из местных… Молодая, но, судя по головному убору, замужняя. И такая красивая! Заплаканное, измученное лицо, но такое нежное! И какие глаза! Громадные, темные, бархатные и влажные, как у лани, в длинных изогнутых ресницах. Вдоль щеки струилась, выбившись из-под платка, золотистая прядка… Конану сразу же расхотелось ужинать. А захотелось немедленно найти и жестоко покарать того, кто заставил страдать это чудесное создание!
При виде Конана женщина задрожала и вдруг упала к его ногам, обняла его запыленные сапоги и принялась громко рыдать! Конан смутился, поднял ее…
— Ты чего это, а? Кто обидел-то? Да ты говори толком, ты не плачь так, я помогу тебе, чем смогу!
Брикций расхохотался и, повернувшись к отряду, изобразил растерянно-умиленное выражение, явившееся на лице Конана в тот момент, когда женщина упала к его ногам. Грянул всеобщий ответный смех, женщина вздрогнула и разрыдалась еще горше! Конан сверкнул на Брикция яростным взглядом, хотел было подскочить к нему и треснуть как следует, но замешкался — у него на руках бессильно висела плачущая женщина — и, к тому же, его опередили. Айстульф, обычно такой незлобливый! — вдруг метнулся к Брикцию и нанес ему два коротких удара: в живот и в челюсть. Смех оборвался… Брикций медленно поднялся, откашлялся, презрительно плюнул под ноги Айстульфу и поковылял в свой шатер.
Инцидент был исчерпан.
— Как зовут тебя? — спросил Конан женщину.
— Оленя. Вдова я, — всхлипнула она, опять пытаясь повалиться ему в ноги. — Муж охотником был, волколюды задрали его! Дочка у меня была единственная! И ее нелюди сманили, украли! Ребятишки видели, как ее увели, тревогу подняли, а их уж и след простыл… Околдовали ее, сама не пошла бы! Она у меня умненькая! Сладушкой зовут ее… Сироты мы горькие… Некому за нас заступиться! Помоги, чужеземец! Я знаю: ты сильный воин, князь за тобой посылал, ты все можешь… Мне без нее не жить! Помоги! Верни мне дочку!
Конан помрачнел, стиснул зубы… Потом опасливо спросил:
— Ты думаешь, она еще жива?
— Жива! Жива! Я знаю… Я чувствую! Я же мать! — встрепенулась женщина. — Я все всегда про нее чувствую… Жива она! Помоги мне, чужеземец… Рабой твоей буду навеки!
— Я сделаю… Все, что в моих силах, и еще больше! Клянусь! И, если она жива и будет жива, я найду ее! — решительно сказал Конан.
— И я тоже буду искать ее! И сделаю все, что смогу!
Айстульф не сводил сияющих глаз с красавицы, Конан снова нахмурился, но Айстульф не заметил — для него сейчас не существовало ничего, кроме этой женщины! И Конан решил не ругать его… Раз уж Айстульф Брикция из-за нее побил!
— Ты скажи только, — продолжал Айстульф с бесконечной нежностью в голосе, — у твоей дочери такие же глаза, как у тебя? Если такие же — я сразу ее узнаю!
Женщина покраснела, потупилась.
— Нет, глазки у Сладушки — в мою матушку — голубенькие, как незабудочки… Как у тебя, воин!