— Княжич! — раздался испуганный возглас. Изок бежал к ним через двор со всех ног, потом вдруг словно на невидимую преграду натолкнулся: споткнулся и застыл, не сводя глаз с юноши в золотом кафтане. Страх и отчаяние были в его глазах, пока стоял он так, переводя взгляд с Конана на княжича, с княжича на Конана.
— Чего тебе? — недовольно спросил княжич.
— Бранко! Опомнись! Ты не…
Остаток фразы Изок просто проглотил: княжич метнулся к нему, сжав кулаки… Но — остановился. Не ударил.
— Княжич! Я не пойду на такое… Это неправильно!
— Мне решать, холоп! Пошел прочь… Другие найдутся!
Развернувшись на высоких, как у девушки, каблуках (с помощью коих он, видимо, тщетно пытался увеличить свой невнушительный рост), княжич пошел к резному крыльцу. Стражники едва успели отворить перед ним двери… Изок проводил его с болью во взгляде, сокрушенно вздохнул, махнул рукой и зашагал в сторону ворот. Тщетно Конан пытался окликнуть его: Изок даже не обернулся!
Конан не слишком-то понял, что же, собственно, произошло, но, в любом случае, его это насторожило. И он от всего сердца посочувствовал князю Брану: величайшее несчастье — такого наследника иметь! Мало того, что телом хил, он еще и… Что еще вменить в недостаток юному княжичу, Конан придумать не смог, но одно он чувствовал ясно: княжич совсем не похож на своего отца, княжич неприятен и, возможно, опасен. Конан решил порасспросить ратников о княжиче и, возможно, понаблюдать за ним…
Но тут пришел Иссахар, пора было отправляться в путь и Конан решил забыть на время этот странный инцидент и все свои подозрения, с ним связанные.
Дорога к селу, в коем доживал свой век старый Бажен, пролегала через поля. Мелкие пташки пугливо вспархивали из-под копыт четверки коней, уверенно управляемых Иссахаром, стайками взлетали в голубое небо. Солнце нежно пекло… Спелые, отягощенные зерном колосья склонялись до самой земли… И воздух был такой вкусный! Конану вспомнилось детство, родная деревня и горы, вспомнилась отцовская кузница и маленькая резная колыбелька, в которой и сам он в младенчестве спал, в которую позже чуть не ежегодно клали новенького братца или сестрицу, и всех их Конану приходилось баюкать и опекать, хотя он яростно протестовал, находя это занятие скучным и ненужным для будущего воина… Глупый мальчишка! Совсем не ценил тихих радостей мирного жития! Конан расчувствовался, любуясь окружающей красотой, но все же заметил, что в каждом поле за работой жнецов наблюдают по два-три ратника в алых плащах и остроконечных шлемах. Охраняют они жнецов от волколюдов? Или…
Конан не успел даже решить, что же может быть другой причиной внимания ратников к крестьянскому труду, как вдруг подал голос Иссахар, молчавший всю дорогу:
— Мне вдруг вспомнилась родина… Два раза в год — разливы Стикса. Уходя, река оставляет плодородную почву, покрытую толстым слоем водорослей. И тогда в прибрежные поля выгоняют рабов, и они трудятся, выбиваясь из сил, под неусыпным надзором воинов Сета, трудятся, чтобы успеть посадить, вырастить и собрать урожай до нового разлива. В Будинее, вроде бы, нет рабства? А присматривают за жнецами, как за нерадивыми рабами, готовыми разбежаться, едва ослабишь надзор. И мне это почему-то не нравится.
— Мне тоже, — буркнул Конан, чувствуя, как у него портится настроение под гнетом всех этих подозрений.
…Старик Бажен жил в просторной полуземлянке, третья часть которой была отгорожена под загончик для козы. Конан так и не мог понять, как же это люди делят свое жилище со скотиной! Под потолком стариковой обители в великом множестве висели связочки сушеных растений. Сам Бажен в длинной белой рубахе, с длинной седой бородой, походил на того самого снежного гнома, который, по киммерийским легендам, правит упряжкой крылатых оленей, на которых с Севера, через горы Асгарда, прилетает в Киммерию Зима.
Бажен сидел за столом и растирал в руках засушенные головки каких-то растений, отделяя семена. Казалось, он совсем не удивился при виде двоих чужеземных воинов, напротив даже, он улыбнулся и кивнул так, будто давно их дожидался!
— Доброго вам здоровья, детки! — ласково сказал Бажен и, не прерывая работы, пододвинул им крынку. — Вот, отведайте-ка, покуда я все семена не освобожу от одежек и в мешочек до весны не ссыплю… Выпейте, не побрезгуйте, на козьем молоке, на медвежьем жиру, на гречишном меду, на травках-корешках, самая сила в таком питье, для вас как раз и готовил, только простыло оно немножко, я-то вас раньше ждал, с утра еще…