— Да как же ты мог знать, что мы придем? — удивился Конан, опасливо беря в руки крынку.
— Так сон-трава подсказала мне! Собери сон-траву в мае месяце, по холодной росе, с наговорами, ее величающими, да положи в воду дождевую небесную, да при полнолунии вынь и тогда уж сушить можно, а после — под подушку клади и она тебе все-все, что случиться должно, предскажет!
От угощения отказываться вообще нехорошо, а уж тем более — Конан хотел расположить к себе старика Бажена! И, как ни пугало его содержимое крынки, надо было сделать хоть глоток из почтения к хозяину… Конан задержал дыхание, мысленно призвал на помощь Крома и отпил. Как ни странно, густое, жирное и сладкое питье оказалось не таким уж и противным! Конан протянул крынку Иссахару, но тот даже и не заметил: он внимательно рассматривал пучки растений, свисающие перед самым его носом. Старик заметил его интерес, снял и принялся разбирать одну из связок.
— Вот плакун-трава, ее надо собирать поутру в самый долгий день середины лета, от простого человека она духов злых отгоняет, а знающему может и в подчинение этих самых духов привести! Вот колюка-трава, ее в день проводов весны на вечерней заре следует собирать, она над птицами власть дает знающим, а незнающим — удачу на птичьей охоте. А это — одолень-трава, с ней любого врага одолеешь, любую девку приворожишь! Вот Девясил — девять сил в себе держит! — на макушке лета до захода солнца сорвать, истолочь…
— Эй, старик, мы ж к тебе не за травяной наукой пришли! Все равно ж нам этого всего не упомнить! — возмутился Конан.
— Знаю, деточки, — мягко сказал Бажен, продолжая разбирать растения. — Вы про Великий Лес разузнать хотите, про волколюдов, про то, как мы с ними четыре столетия соседствовали, а из тех четырех — два столетия уже войну ведем!
Давненько уже никому и в голову не приходило назвать Конана «деточкой»! И это его больше всего удивило. Он допил залпом из крынки и уже ни разу больше не осмелился перебить неторопливое повествование Бажена. А Бажен тем временем вскарабкался на лавку и достал из потайного места за печью небольшой окованный сундучок. Иссахар рванулся было помочь ему, но старик даже прикоснуться не дал к заветному сундучку: поставил на стол, покрутил перед собой, полюбовался… Конан, как ни присматривался, не смог заметить скважины для ключа. Сундучок, видно, был с секретом, и старик Бажен чрезвычайно гордился знанием этого секрета: открывать не спешил, поглаживал облупившийся рисунок. Конан усмехнулся — если нужно будет, он попросту расколет такой сундучок, как орех, и никакие секреты не помогут! Бажен нашел пальцем какое-то местечко на донышке сундучка, нажал — крышка приподнялась. В сундучке были аккуратно сложены свитки — берестяные, матерчатые, пергаментные — Бажен выкладывал их на стол, расправлял любовно.
— Вот они все! Вся история нашего княжества. Вот этот, темный, берестяной, он самый первый… Я его уже даже разворачивать боюсь, того и гляди, рассыплется! Впрочем, я наизусть знаю, о чем там… Его написал мой давний, давний предок, когда еще князь Ракша жив был… Мы ведь были великим народом! Единой землей с апианами и меланхленами… Пока не пришли ксифы. Во все времена — от Сотворения Мира! — ксифы жили войной, поклонялись мечу и нападали на соседние земли, но на протяжении долгого времени только южные соседи ксифов страдали от их набегов. А четыреста лет назад ксифы обратили жадные взоры на север, на нашу землю. Налетели, как саранча, на место одного убитого становились десять воинов, и все они — на конях, искушенные в военном деле, — а мы-то и воевать не умели толком! Они отбросили нас за реку, в те земли, которые прежде будины считали безлюдными, непригодными для житья. Возможно, ксифы погнали бы нас и дальше, чтобы полностью уничтожить наше войско, лишить любой надежды на свободу, пусть даже в далеком будущем… Будинов вел юный князь Ракша, будины отступали вместе с женами, детьми, увозили на телегах стариков, уводили скотину, и, укрыв всех беззащитных за рекой, ближе к Лесу, князь Ракша со своими ратниками стоял насмерть на берегу, и был великий бой — да вы, верно, уж слышали, не могли не слышать! — и с тех пор речка Серебрянь зовется Красной. Выстояли будины, ксифы не перешли за реку, да и вовсе вскоре ушли в свои степи, обложив захваченные земли великой данью и заставив поклоняться данников своим воинственным богам. Те, кто нынче апианами зовется, на самом деле тоже будины, но только поклоняются они не Двуликой, а ксифской богине Апи, оттого и название их пошло. Еще они многие привычки переняли у ксифов, и, поскольку ксифам понравилось свои табуны на этих землях выкармливать, апиане со временем и сами стали коневодами. Мало кто теперь поймет, что мы с ними — один народ! Что до волколюдов и Леса… Говорят, в древние времена Лес едва ли не полземли занимал, а потом — пришли люди, им понадобилась земля для посевов и древесина для построек… Теперь лишь на самых краешках земли сохранились островки Великого Леса! А люди-волки, лесные хранители, отступали вместе с Лесом, потому как без Леса они себе жизни не мыслят, и закон у них свой — лесной: такой, что прежде — Лес, деревья, травки всякие и твари живые, а только потом — человек и что там ему нужно. Волколюды — они мудрее нас, но, вместе с тем, они к зверям все-таки ближе, у них вся жизнь как-то проще… Но для нас — сложно, нам — не понять.