— Мне показалось, их было не меньше двадцати! — выдохнул Иссахар, вытирая меч о плащ одного из мертвых.
— Мне тоже… Может, убежали остальные? А может — почудилось… Где уж там было считать, когда они все вместе подбежали да набросились! Мне интереснее не то, сколько их было — теперь это дело прошлое! — а кто их послал и кто они вообще?
— Волколюды? Больше, вроде, некому тебе смерти желать!
Конан склонился над одним из убитых, ощупал его уши. Затем над другим, над третьим…
— Люди они! Люди…
— Тем хуже, — мрачно заметил Иссахар. — Потому что совсем непонятно становится…
Конан тем временем осмотрел коней. Два были целы, у третьего в бедре торчала стрела, но ранение не было страшным: с пару недель похромает — и все! Зато четвертый конь, в шею которого вонзились несколько стрел, умирал… Конан опустился подле него на колени, ласково погладил гриву… И вспомнил! Сегодня утром… Тонкие пальцы, небрежно касавшиеся этой самой гривы! Холодный, угрожающий взгляд! А Изок? Что он там прокричал?!
«Княжич! Я не пойду на такое… Это неправильно!»
«Мне решать, холоп! Пошел прочь… Найдутся другие!»
Похоже, действительно, нашлись и другие. Конан почувствовал, как темная ярость охватывает его сердце. Но все-таки он еще не был уверен…
Несчастный конь вздохнул в последний раз, тяжело сглотнул и умер.
…Князь был взбешен произошедшим. Его возмущение было явно искренним, потому что к негодованию примешивался страх: он, действительно, боялся, что Конана убьют прежде, чем он успеет совершить свою миссию в Великом Лесу.
— Кто мог их послать? Кто? Кто?! Кто?! — в отчаянии вопрошал князь Бран у побелевших от ужаса воевод, в срочном порядке созванных на совет.
— Если бы еще волколюды! Тогда все было бы ясно… Но ведь все подосланные — люди, самые обычные люди, будины, в прошлом — княжьи ратники! — удивлялся один из воевод, рыжебородый Горыня, которому было вменено в обязанность съездить к месту нападения, собрать мертвых и выяснить по возможности личность каждого из них.
— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спрашивал князь Конана, но киммериец недоуменно пожимал плечами и качал головой.
Не мог же он, в конце концов, признаться, что подозревает княжича, единственного сына и наследника, и что все его подозрения основаны на нескольких странных словах, произнесенных княжичем и одним из ратных, да еще на личной неприязни, вспыхнувшей у Конана при виде княжича в первый же миг! Глубинной, тайной неприязни, смешанной с брезгливостью, которую Конан питал ко всем слабым и низкорослым мужчинам!
Хотя некоторое подтверждение своим подозрениям Конан получил на следующее же утро, когда лицом к лицу столкнулся с княжичем, выезжавшим из ворот на богато убранном белом жеребце. При виде Конана княжич качнулся в седле, даже дернул за узду, так, что жеребец встал на дыбы! И в глазах у княжича был ужас, суеверный ужас, как если бы Конан пришел сюда прямиком с кладбища, разлагаясь на глазах! А чуть позже в лагерь прискакал Изок — просто так прискакал, чтобы поклониться Конану, поприветствовать Иссахара, и все никак не мог сдержать неуместной сейчас, торжествующей, глупой улыбки!
…Изок знал, что их должны убить. Более того, Изок должен был вести убийц, но отказался. Он слишком восхищался подвигами Конана, чтобы пойти на подобную низость. Изок был счастлив тем, что они остались в живых! Но все же он не осмелился предупредить их, выдать своего княжича.
Княжич Бранко!
…Но почему?!
Глава восьмая
В небе над Будинеей стояла полная луна, словно громадный, бледный, серебристо-розовый, сияющий цветок… Княжич Бранко любовался луной, распахнув резные створки окна. Ему казалось — в полнолуние не только существа, но и предметы меняют облик, и дышится как-то по-другому, и мысли текут иначе. И странные чувства переполняли сейчас его сердце: нежность и тоска, томление и тихая радость. По темному небу, по черным ветвям стекал лунный свет в глаза княжичу, а через глаза — в самую душу… И перед ним оживали воспоминания, и вспоминались сказки, те, которые ему когда-то рассказывала его чудесная, обожаемая мамочка, и он снова слышал ее голос, и те песни, которые пела она…
Он помнил: мамочка была высокая и тонкая, как ветла, и такая легкая, что ему казалось — по воде пройдет, как посуху! Ему казалось, она — самая красивая! Теперь он знал: самой красивой она не была, она и вовсе не была красивой, и многие удивлялись выбору князя, многие — но не те, кто знал его!